— Я надеюсь, ты хорошо контролируешь свои когти, — проговорил Бальтазар, с трудом стаскивая джинсы и залазя в постель, — если вдруг во время секса у меня появятся крылья, чтоб ты от неожиданности не нанес мне травм, несовместимых с жизнью, — он даже усмехнулся, притягивая в объятья Джеймса.

— Не волнуйся у меня с контролем все в порядке, — усмехнулся Джеймс, втягивая Бальтазара в поцелуй.

— Я пока еще сомневаюсь в своем контроле, но у меня отличный учитель, — улыбнулся Бальтазар, стягивая футболку с Логана, и да, он, конечно же, нисколечко не флиртовал со своим же соулом. Ну разве что самую малость. Потом прижался всем телом к Росомахе, втягивая парня в очередной поцелуй. От прикосновения кожи к коже разливалась сила и, кажется, от полыхающей энергии загоралась сама кожа. Бальтазар привычно списывал вспышки охватывающих его эмоций на связь соулов, хоть где-то в глубине души он начинал подозревать, что не все так просто.

***

— День только начался, а мы уже пьем, — рассмеялся Гамбит, протягивая стакан с виски Суране. Он отвел девушку в ее комнату, поскольку после произошедшего — она не могла прийти в себя.

— Словно раньше такого не было? — криво усмехнулась девушка.

— Ты же знаешь, что Магнус и Дориан знали, что делают? — произнес Реми, садясь на стул напротив девушки.

— Знаю, но от этого не легче. Я ощущала себя беспомощной, не способной ни на что, — выдохнула девушка, — а это самое страшное. Видеть, как дорогие тебе люди… — она запнулась и сделала большой глоток.

В дверь скользнул Зевран с бутылкой виски в руках. Он, после не слышанной ранее речи Бальтазара о семье и прочем, был в несколько странном состоянии. Он всегда знал, что может положиться на друга, но чтоб друг обещал ему будущее и говорил о семье — тот, у кого ее не было, говорил о семье тому, у кого ее не было тоже. Он секунду изучил двоих, потом решив, что может и остаться, пока не выгонят, сел в кресло, правда, взял себе стакан. Нечего смущать приличное общество и пить из горла.

— Кен, почти все мы потеряли семью, — выдохнул Гамбит, — но сейчас все иначе, — он взял девушку за руку, — ты не потеряешь нас. Ни Дориан, ни Магнус не рискнули бы жизнью Алека и Макса. Ты сама это знаешь. Я знаю, что не имею права называть себя частью твоей семьи. Порой я думаю, что ничем не лучше Джастина, — казалось, что парень и вовсе не заметил, что Зевран в комнате, — мне жаль, Кендра. Правда, очень жаль.

— О, Реми, — девушка обняла его за шею, — я никогда не сравнивала тебя со своим братом. Я никогда не злилась на тебя, Реми. Ты был честен со мной, — она смотрела парню в глаза, — я не могла и просить большего. Сердцу нельзя приказать. И наши с тобой чувства — это была не любовь, Рем. Если бы это была любовь, как у Дори с Максом или у Магнуса с Алеком, то ты никогда не посмотрел бы на другого. Тогда я этого не понимала, но все, что случилось — к лучшему. Я думала, что если у меня будет множество любовников, то рано или поздно ты поймешь, что ты потерял. Это было глупо… А потом я привыкла. Но я никогда не злилась на тебя. И ты всегда будешь частью моей семьи. Я люблю тебя, Этьен, как брата люблю, — прошептала она, вновь обняв парня, — как и всех их. Джастин никогда не был моей настоящей семьей, а вы были и будете всегда.

— Только прошу не называй меня при всех Этьеном, — выдохнул Гамбит, — а ты, Зев, не слышал моего второго имени, иначе я вызову тебя на бой, — рассмеялся парень.

Зевран только поднял обе руки, что уже сразу сдается. Не будь он пьян и выбит из колеи словами друга, он бы и не заговорил бы, но сейчас у него просто рвались из души слова и он проговорил их, не глядя на девушку с парнем: — Я всегда думал, что эти объятья и словечки о семье — дело для слабых. Что тот, кто не может выбить у тебя оружие, или дать в нос, прикрывается словами о дружбе, чтоб ты его не трогал. Я думал, что лучше семьи может быть плечо друга рядом, его насмешливые улыбки и саркастические замечания, но… понаблюдав за вами, я вдруг осознал, что серьезно ошибался. Вы не слабые, и не обманщики, не играете на публику, и не сорите словами типа семьи и любви… наоборот, вы сильные, и сильнее вдвое, втрое нас, одиночек, именно тем, что связаны между собой тонкими неразрывными узами семьи и дружбы, причем совсем не стесняетесь проявлять свое отношение на людях.

— Да каждый из нас наваляет другому в легкую, — рассмеялся Гамбит, — ну или постарается. Просто жизнь научила меня одному, что мы всегда больше жалеем о том, что не сделали или не сказали, чем о сказанном. Мы не боимся, что нас не поймут или мы будем выглядеть смешными. Мы мутанты — нас и так презирает половина человечества, — сказал он.

— Каждый из нас переживал мутации. Каждый из нас получал контроль над новыми возможностями. Изначально почти все мы были закрытыми и чужими. Но когда каждый из нас по паре раз чуть не умирал у нас на глазах, то ты плюешь на все, что о тебе могут подумать. Потому что можешь обнять дорогого человека, — со слезами сказала Кендра, — потому что осознаешь, что вокруг война. Что мы готовимся к этой войне и каждый чертов день впоследствии может стать последним. И потом ты будешь жалеть, что вчера не сказал тому, кто еще жив, что любишь и не обнял его. И ты прав, Зевран, это делает нас сильнее. Потому что куда проще жить, зная, что ты не один. Потребность в другом человеке — это не слабость. По-моему Бальтазар — это очень хорошо показал. Чтобы признать, что тебе нужен другой — нужна сила. Я восхищаюсь Бальтом, правда восхищаюсь.

— Он только что обнял меня и сказал, что мы семья, — Зевран посмотрел в глаза своей соул, — восемь лет он мне говорил, что если я не встану, я буду слабаком, что если я не могу доползти до больнички самостоятельно, то воин из меня никудышный, что если я не могу драться со сломанной ногой, то меня пора списывать в тыл… И я вставал, полз и дрался… А тут объятья и слова, и меня кажется торкнуло как давно уже не трогало ничего. Я рад, что познакомился с вами всеми. У меня был только язвительный, жутко пафосный и насмешливый друг. А теперь я оказалось приобрел семью… — он неосознанно тронул кулон на своей груди, потом, усмехнувшись, рывком оборвал цепочку и кинул через плечо в угол, даже не оглядываясь. — И я, кажется, счастлив, впервые за всю свою жизнь.

— А кулон зачем выбрасывать? — спросила Кендра, удивленная таким жестом своего соула, — чья там фотография? — задала она вопрос, который ее давно мучил.

— Я брошенный ребенок, — проговорил Зевран, отставляя стакан и идя за кулоном, чтоб показать фото девушке, — меня подбросили под дверь приюта, когда мне было пару дней отроду. Кулон был надет мне на шею, это, — он раскрыл кулон и показал фото молоденькой девушки Кендре, — наверное, моя мать. Я долгое время был одержим мыслью ее найти. Причем даже не знаю зачем. Спросить, почему она бросила меня? Или узнать, стала ли ее жизнь лучше, когда она избавилась от ребенка… И сам не знаю. Но я отказывался от всех приемных семей, и постоянно сбегал, шастал везде, словно мальчишка с кулоном в руках мог отыскать ее спустя шесть лет просто так в толпе. Попал в банду, научился выживать на улицах, за пару серьезных драк чуть не загремел в колонию, но отправили в Орден, — Зевран усмехнулся, — а там в первой же драке мы с Бальтазаром знатно избили друг друга, и лежа рядом на больничных койках он спросил, слабо ли мне продержаться в Ордене год, или я и в душе такой же слизняк, каким выгляжу. Вот и вся моя история… Я всю жизнь бегал и искал прошлое, словно бы мог вернуть семью, а нашел семью там, где даже не искал. Мне кулон больше не нужен… Хотя я бы мог вставить твою фото в него, соул, и носить до конца своих дней, — Зев усмехнулся, и положил руку на плечо девушке в поддерживающем жесте.