Туземец посмотрел на него и ухмыльнулся.

— Я два раза сидел у нее за столом, все-таки хоть два раза поел хорошо. Да еще от третьего обеда мне кое-что досталось.

— Вот именно это я и слышал, — сказал Эд. — Если кому захочется расхвалить наш город, так хоть одно важное можно про него сказать. — Он отошел, чтобы обслужить потребителя. — В Пальмире сплетни расходятся быстро и из них всегда узнаешь самую суть дела.

В комнате становилось все более шумно от громкого говора, криков и неумолчного лязганья автоматов, но Туземец не обращал никакого внимания на то, что происходило за его спиной. Он сидел, уставившись на картину в золоченой раме — толстая женщина в натуральную величину мылась в маленьком тазике, — и думал о Мэйбл и всей той вкусной еде, которая у нее готовится.

Он съел уже половину шницеля, когда Фатти Леттимор подошел к нему сзади и сильно хлопнул его по спине.

— Что ты сидишь тут в одиночестве и скучаешь? — сказал Фатти, усевшись на табурет рядом с ним и заказав бутылку пива. — Ты что-то на себя не похож, Туземец. Видать, совсем выдохся.

Туземец посмотрел на него и ничего не ответил.

Фатти Леттимор был все в том же желтом комбинезоне, в котором он работал на заправочной станции, и его засаленная кепка была сдвинута на затылок. Из бокового кармана торчал свернутый в трубку номер журнала. Он всегда носил с собой журнал с рассказами о ковбоях или книжку в яркой обложке: он говорил, что любит читать про людей, которые откалывают такие потрясающие номера, на какие у него духу бы не хватило. По дороге с работы Фатти всегда заходил на часок-другой в заведение Эда Говарда. Было уже около того времени, когда жена Фатти звонила Эду Говарду по телефону и просила передать Фатти, что если он сию минуту не вернется домой, то она не станет ничего готовить ему к ужину и уйдет к своей матери на всю ночь. После этого Фатти никогда не задерживался и спешил вернуться домой.

— Ты, право, сам на себя не похож, Туземец, — говорил Фатти. — Я бы и не распознал, кто ты такой, если бы не помнил тебя в лицо. Гебе бы полагалось быть вон там, у «Девушек на пляже», набрать побольше очков да заставить их сбросить всё, до последней тряпочки. Если тебе это не удастся, так никому другому и подавно. Разве ты не понимаешь, что чуть не свел с ума Эда Говарда тем, что постоянно выигрываешь бутылки с пивом и за игру с тебя брать не приходится?

Туземец съел еще кусок шницеля и запил его большим глотком пива. Он слушал все, что говорил ему Фатти Леттимор, но пока что не сказал в ответ ни слова.

Фатти наклонил голову набок и придвинулся поближе к Туземцу.

— Послушай, — сказал он, понизив голос. — Скажи мне вот что, Туземец. Уж не изменило ли тебе твое счастье? Не оттого ли ты сидишь тут и скучаешь и вид у тебя такой, будто ты совсем выдохся?

Туземец с трудом глотнул.

— Может, у меня никогда не было такого счастья, как я раньше думал. — Выражение лица у него было мрачное и угрюмое. — Если и есть у меня сейчас какое-нибудь счастье, так все оно самого плохого сорта. Вот уж, можно сказать, нечем похвастаться.

— То есть как это? — засмеялся Фатти. — Всем известно, какой ты счастливец. Ты этим прославился.

Туземец проглотил еще кусок шницеля.

— Сколько я могу припомнить, мне почти всегда везло, так что жаловаться было не на что. Я гордился, когда слышал, как люди толкуют про «Счастье Ханниката». Но дня два тому назад все вдруг переменилось к худшему, и так оно с тех пор и пошло. Прямо не знаю, что с этим делать. Каждый раз как я за что-нибудь берусь теперь, дело кончается тем, что я поджимаю хвост и чувствую себя хуже, чем вороватая собака, когда ее поймают в курятнике.

— Не может быть, чтоб уж так было плохо, — сказал ему Фатти, посмеиваясь и хлопая его по спине. — Ты сам себя уговариваешь, что все плохо. Одно у тебя не удалось, что ты разошелся раньше времени с богатой женой и из ее денег к тебе ничего не прилипло. Но из-за этого не стоит огорчаться. Со многими случается что-нибудь в этом роде.

— Может быть, и так, но это еще не все, — сказал Туземец, качая головой. — Это еще только начало. Теперь я чувствую так, как будто мне никогда уже не быть прежним счастливчиком. Я до того упал духом, словно гончая, которой отрубили хвост. Если охотничья собака привыкла всю жизнь вертеть хвостом, так без хвоста ей совестно и она чувствует себя никому не нужной.

— А что еще стряслось? — спросил Фатти.

Туземец налил в стакан еще пива и уже собирался что-то сказать, как вдруг громкий говор в комнате смолк и звяканье автоматов постепенно прекратилось. Похоже было, что все посетители пивной решили уйти сразу.

И Фатти и Туземец обернулись посмотреть, отчего стало так необыкновенно тихо. В эту минуту все смотрели на Клайда Хефлина, который медленно шел от дверей к стойке. Выражение лица у Клайда было угрюмое и угол рта злобно кривился. На этот раз при нем не было ни кобуры с револьвером, ни наручников, висящих на поясе, и боковой карман не провисал под тяжестью дубинки. Он был без мундира, с непокрытой головой, и хвостик рубашки торчал из штанов.

Подойдя к стойке и не говоря ни слова, Клайд схватил Туземца за плечо и повернул на табурете с такой силой, что тот чуть не свалился. Но и после этого Туземец подумал только, что Клайд хочет в шутку затеять ссору, как он делывал и раньше. Туземец добродушно заулыбался.

— Душу бы надо из тебя вышибить, — неживым голосом сказал Клайд, опять рванув Туземца за плечо так сильно, что тому пришлось ухватиться за стойку, чтобы не слететь с табурета. — Вот сейчас возьму да и вышибу, — прибавил он все тем же неживым голосом.