Было полтора чемодана.Да, не два, а полтораШмутков, барахла, добраИ огромная жажда добра,Леденящая, вроде Алдана.И еще — словарный запас,Тот, что я на всю жизнь запас.Да, просторное, как Семиречье,Крепкое, как его казачье,Громоносное просторечье,Общее,Ничье,Но мое.Было полтора костюма:Пара брюк и два пиджака,Но улыбка была — неприступна,Но походка была — легка.Было полторы балладыБез особого складу и ладу.Было мне восемнадцать лет,И — в Москву бесплацкартный билетЗалегал в сердцевине кармана,И еще полтора чемоданаШмутков, барахла, добраИ огромная жажда добра.
Отцы и сыновья
Сыновья стояли на земле,но земля стояла на отцах,на их углях, тлеющих в золе,на их верных стареньких сердцах.Унаследовали сыновья,между прочихв том числеи я,выработанные и семьей и школоюруки хваткиеи ноги скорые,быструю реакцию на жизньи еще слова:«Даешь! Держись!»Как держались мыи как давали,выдержали как в конце концов,выдержит сравнение едва ликто-нибудь,кроме отцов, —тех, кто поднимал нас, отрываявсе, что можно,от самих себя,тех, кто понимал нас,понимаявместе с намии самих себя.
Молодость
Хотелось ко всему привыкнуть,Все претерпеть, все испытать.Хотелось города воздвигнуть,Стихами стены исписать.Казалось, сердце билось чаще,Словно зажатое рукой.И зналось: есть на свете счастье,Не только воля и покой.И медленным казался ПушкинИ все на свете — нипочем.А спутник — он уже запущен.Где? В личном космосе, моем.
Светите, звезды
Светите, звезды, скольковы сможете светить.Устанете — скажите.Мы — новые зажжем.У нас на каждой койкеталанты, может быть.А в целом общежитиии гения найдем.Товарищи светила,нам нужен ваш совет.Мы только обучаемся,пока светите вы.Пока у нас квартирыи комнаты даже нет,но ордера на космосполучим из Москвы.Пока мы только учимся,мечтаем, стало быть,о нашей грозной участи:звездой горящей быть.
Желанье поесть
Хотелось есть.И в детстве,и в отрочестве.В юности тоже хотелось есть.Не отвлекали помыслы творческиеи не мешали лесть и местьаппетиту.Хотелось мяса.Жареного, до боли аж!Кроме мяса,имелась массаразных гастрономических жажд.Хотелось выпить и закусить,повторить, не стесняясь счетом,а потом наивно спросить:— Может быть, что-нибудь есть еще там?Наголодавшись за долгие годы,хотелось попросить судьбуо дарованьи единственной льготы:жрать!Чтоб дыханье сперло в зобу.Думалось: вот наемся, напьюсьвсего хорошего, что естся и пьется,и творческая жилка забьется,над вымыслом слезами обольюсь.
Школа для взрослых
В те годы утром я учился сам,А вечером преподавал историюДля тех ее вершителей, которыеИсторию вершили по утрам:Для токарей, для слесарей, для плотников,Встававших в полшестого, до гудка,Для государства нашего работников,Для деятелей стройки и станка.Я был и тощ и невысок, а взрослые —Все на подбор, и крупные и рослые,А все-таки они день ото дняВсе терпеливей слушали меня.Работавшие день-деньской, усталые,Они мне говорили иногда:— Мы пожилые. Мы еще не старые.Еще учиться не ушли года. —Работавшие день-деньской, до вечера,Карандашей огрызки очиня,Они упорно, сумрачно и вежливо,И терпеливо слушали меня.Я факты объяснял, а точку зренияОни, случалось, объясняли мне.И столько ненависти и презренияВ ней было к барам, к Гитлеру, к войне!Локтями опершись о подоконники,Внимали мне, морщиня глыбы лбов,Чапаева и Разина поклонники,Сторонники голодных и рабов.А я гордился честным их усердием,И сам я был внимателен, как мог.И радостно, с открытым настежь сердцем,Шагал из института на урок.
Звуковое кино
Когда кино заговорило,Оно актерам рты открыло.Устав от долгой немоты,Они не закрывали рты.То, уши зрителей калеча,Они произносили речи.То, проявляя бурный нрав,Орали реплики из драм.Зачем же вы на нас оретеИ нарушаете покой?Ведь мы оглохли на работеОт окриков и от пинков.Нет голоса у черной тени,Что мечется меж простыней.Животных ниже и растенийБесплотная толпа теней.Замрите, образы, молчите,Созданья наших ловких рук,Молчанье навсегда включите,Пански выключите звук.
Титан. 1937—1941
Я лично обязан титануи славить не перестану,и умалять не станутитан — кипятковый куб.Он был к нам добр и не груб.И наш студенческий клуб,зимой близ него собиравшийсяи кипятком надиравшийся,и разуму набиравшийся,и разуму и уму,глядел в оконную тьмуи думал: быть по сему.Он думал: кипи, кипяток,а выпьешь стаканов пяток,теплее станет чуток.А в общежитейской горницемороз за тобою гонится,как вражеская конница.Семь градусов, даже шесть!Под одеяло залезть —и то трудновато снесть.А здесь заварку несешь,конфету-батон сосешь,какую-то чушь несешьили один сидишь,в оконную тьму глядишь,или конспект зубришь.Титан, твою титаническуюзаботу забыть не смогу,любовь к тебе платоническуюна донце души берегу.
