Солнце утопало в кровавом горизонте, когда Феликс, успокоившись на время, опустился на лавку и, будучи уверенным, что его никто не видит, опустил голову на колени, закрыв её руками. «Меня не убьют», – он это прекрасно знал. Когда дневник свой писал – знал, и письма сестре и жене – тоже знал. Он всегда был честен или всегда был лжецом?.. Скромные гордыми не бывают. Оттого они и скромные. Но скромный жаждет похвалы дважды. И было бы вернее назвать человека не «скромным», а «скрытным». Дома скромные сидят – в камельке. А он – в тюрьме.

Дверь неожиданно открылась, и Феликс вздрогнул, со стыдом отнимая руки от лица. В сопровождении Александровича в комнату привели Лациса. Три главы ВЧК снова были вместе.

– Феликс Эдмундович! – Лацис кинулся к председателю на шею.

– И тебя арестовали, – с усталым разочарованием произнёс Дзержинский. – До Лубянки добрались?

Лацис печально кивнул. Александрович всё стоял у двери, неотрывно наблюдая за бывшими коллегами. А, казалось, совсем недавно вместе праздновали чей-то день рождения. Но он принял своё решение и ждал время, чтобы его огласить.

– Товарищи, поймите, что партия левых эсеров и лично я ничего против вас не имеем, – начал он. – Мы лишь хотим расторжения Брестского мира.

– И поэтому ты приказал убить Мирбаха, подделав мою подпись? – грозно спросил Дзержинский, хмурясь.

– Я хотел вам сообщить об этом, но он сказал, что вы уже обо всём знаете и дабы не компрометировать вашу честность, подпись нужно скопировать… – оправдывался Александрович.

– Что за бред?! – лицо Феликса скривилось в презрительном оскале. – Кто? Кто тебе так сказал?!

– Троцкий, – ответил эсер. – Лев Давидович единственный понимает, что Брестский мир – крах революции. Нашей революции, ради которой вы так долго мучились… Феликс Эдмундович, что с вами?!

Дзержинский замер, похолодев и побледнев, теперь был похож на оживший труп. Вдруг в глазах его потемнело, тело пронзила чудовищная боль, словно что-то острое вонзили в грудь. Отшатнувшись к стене, Дзержинский, держась за горло, стал сильно, по-звериному кашлять, рискуя задохнуться. Его бывшие заместители с ужасом заметили, как на пол капает тёмная, почти чёрная жидкость и с каждым разом всё сильнее и сильнее. Александрович растерялся, а Лацис кинулся к Феликсу, поднимая бессильное, вздрагивающее от приступа тело. Белое, с синим оттенком удушья лицо было перепачкано алой, как закат за окном, кровью. Он всё ещё кашлял, сюртук Лациса тоже прописался кровью начальника – на пол смотреть было ещё страшней. Александрович, наблюдая это, ничем не мог помочь и сам чуть не лишился от ужаса чувств.

Когда приступ кровохарканья немного стих, когда Феликс уже мог нормально, хоть и с огромными усилиями, дышать, Александрович бросился к нему со слезами на глазах.

– Феликс Эдмундович, я прошу вас – переходите на нашу сторону. Ильич никогда не оценит вашу преданность. Он к ней привык, он не стоит таких жертв!

– А твой нарком стоит? – Дзержинский лежал на лавке и едва повернул голову к нему. – У тебя… был один руководитель. А ты предал его. А теперь думаешь, что кто-то оценит твои деяния. Нет. Ни я, ни уж тем более Троцкий. Скорее всего, он поступит с тобой так же, как и ты поступил со мной – изобличит и убьёт. Только ты меня морально убил…

– Вы мне не верите? – Александрович поднялся на ноги.

– Предателям не верят, – хладнокровно произнёс Дзержинский. – И их, как и героев – обязаны знать в лицо.

– Но почему?! – слова бывшего товарища наполнялись гневом. Лацис молчал, но с угрозой при любом случае мог ответить.

– Потому что не ты один такой «честный», кто утверждал, что говорит «правду», – отвечал Дзержинский, печально глядя ему в глаза. – В первый раз это была девушка, которую я любил, и мне было тяжело знать, что она после этого решилась на самоубийство. Не от доверия я тебе это говорю, я даже не разочарован, мне будет даже легче, когда тебя расстреляют...

Александрович был поражён. Он около минуты продолжал стоять над телом чекиста, а после, не сказав ни слова, вышел из комнаты, громко, с обидой хлопнув дверью.

Тем же числом поздно ночью в Кремле вновь собралась «чрезвычайная тройка» – Ленин неестественно бледный завис над столом и долго-долго сквозь тусклый свет лампы рассматривал карту города, Троцкий стоял напротив, держа карандаш в зубах, другим чертил линии стратегии обороны, Свердлов сидел в ленинском кресте, закрыв глаза, в полудрёме, слушал, как Лев Давидович вслух, раз за разом проговаривает план контрнаступления.

– … если мы доверим командование Вацису, то мощь его дивизий способна создать дополнительные вооруженные патрули для ареста эсеров, а также иных подозрительных лиц. Пулемёты, броневики, слава богу, у него в запасе имеются.

– Я не могу доверять этому латышу, – возражал Ленин, устало проведя ладонью по лицу. – Он лоялен к эсерам, рискнём – поставим все на кон, а если предаст… эсеры без труда захватят Кремль.

– Вов, я четыре раза проверял, переметнулся ли Вацис к ним или нет. Он бы уже давно сделал это, как видишь, ему можно поверить.