Несмотря на то, что было раннее утро, свет из-за густой туманной дымки почти не проникал в решётчатое окно камеры, и заключённая находилась в полумраке. Ей нравилось отсутствие яркого, такого обыкновенно-летнего солнечного света, который наглейшим образом, словно коршун так и норовит выколоть глаза, а Виктории из-за близорукости этот свет особенно досаждал. Бледное, лишённое ухода, лицо наполовину освещалось тем светом, и кожа казалась светло-голубой, когда как другая половина лица продолжала находиться в холодной тени камеры. Учитывая и то, что гигиена по понятным причинам девушкой не соблюдалась, прежде светлые длинные пряди волос почернели, спутались и блестели так, словно их обильно смазали маслом или салом. Она даже была рада, что по близости не было зеркал, ибо ей было безумно отвратительно от самой себя. И не только от своего внешнего вида.

Чувство настоящего смущения давно покинуло душу Виктории. В большинстве случаев она кривлялась: перед товарищами по партии, перед случайными знакомыми, перед Мишей, ибо девушка так хотела себя перед миром позиционировать. Если уважаемый читатель не понял меня, то я объясню иначе: люди, которые, как говорят в народе “не от мира сего”, под давлением внешнего мира были запрограммированы так, чтобы быть идеальными куклами и образами для того же народа. Если Вы читали биографию Наполеона, к примеру, то вероятно заметили не мало черт в его судьбе, которые поразили и восхитили Вас. Уверяю, что и Наполеон, и иные исторические личности были актёрами, да такими, что за их талант любой режиссёр продал бы душу дьяволу. Всё, что мы можем знать о тех или иных исторических личностях есть просто эпатаж, маска – тот образ, который жаждет видеть масса. Так и Виктория: что Вы, читатель, можете точно о ней сказать? А что, если ваш покорный слуга, подобно типичному историку-биографу, просто дурит вас, описывая несуществующий образ некой гордячки-революционерки? Подобно тому, как многие описывали личность Наполеона? И что она вовсе не душевнобольная, не гордая или вовсе не революционер?.. Чувствую, что пора капитулировать, ибо Вас смутила и запутала этим своим отступлением. Но согласитесь: можно ли доверять такому рассказчику, как ваш покорный слуга?..

Створка стальной двери камеры с лязгом открылась, и Виктория услышала глухие слова коменданта: “Дементьева, на выход”. Это заставило её отвлечься от своих рассуждений.

– Лицом к стене.

Как, однако, грубо. А кто говорил, что будет сладко? Отнюдь, ожидай чего угодно. Щёлк. На руках застегнули наручники и сжали больное запястье. Виктория знала, что это – порядок, а ещё, что такая тварь, как человек, привыкает ко всему.

– На допрос? – коротко спросила она, чтобы не раздражать коменданта, однако человек в форме ничего не ответил.

– Вперёд. Налево. Прямо. Направо. К стене...

Тори остановили напротив двери, на которой была тёмно-синяя табличка с номером “169”. Её ввели в кабинет: ослеплённая неестественно-ярким светом, вступая из тёмного коридора, она невольно зажмурилась. Вскоре расплывчатая картинка у неё в глазах стала преобразовываться – появились очертания стен изумрудного цвета, тусклое окно с опущенными горизонтальными жалюзи, а ровно по центру – стол со стальным покрытием. Девушку посадили на стул и освободили от наручников. Ослепило её ничто иное как люминесцентные лампы, сияющие по три ряда на белом высоком потолке.

Напротив неё сидел мужчина, неотрывно смотрящий на арестантку. Его даже было сложно назвать мужчиной, так как на вид молодому человеку было не больше двадцати. Окинув взглядом практически ровесника, Виктория немного смутилась и даже разочаровалась. Она ожидала видеть иные кадры, по крайней мере опытного прокурора, ведь это было дело по федеральной статье. “Быть того не может, – фыркнула девушка, – чтобы расследование доверили желторотому.”

Однако возмущаться даже мысленно ей не дали, ибо этот “птенец” засопел так грубо и даже фамильярно, что у Виктории даже возникли сомнения – вдруг он мастерски владеет НЛП и может манипулировать ею?

– Всё-о-о: попалась киска в клетку, – первое, что сказал следователь и хрипло захохотал. Охрана и комендант едва ли разделяли такой юмор, но поддержали руководство смешками. Виктория снова фыркнула, но уже вслух, нагло, чтобы “гражданин начальник” прекратил издёвку. – Что? Не хотите разговаривать? А придётся...

Следователь поднялся из-за стола и протянул руку к лицу девушки.

– Не приближайтесь, – с угрозой процедила она, отклонившись назад, сощурив глаза подобно зверю, который затаился на миг перед смертоносным прыжком. Начальник тут же отдёрнул руку: выражение лица его изменилось и выдавало даже тайный страх и уважение, чем недовольство и презрение.

– Киса шипит, – тихо произнёс он, интонацией намекая на то, чтобы охрана удалилась из кабинета. – И когти, значит, выпустит. Хорошо-о-о...

Дело уже было собрано. И как это могло случиться, – задумалась Тори, – показаний-то ещё не было.

– ... Ва-а-ше имя Дементьева Виктория Павловна? – продолжил он, листая файлы. Заключённая тяжело вздохнула: она была рада, что следователь попался таким нерасторопным, что перед началом допроса не выяснил её имя. А, возможно, он блефовал, заставляя её поверить в свою беспомощность.

– Да, – едва кивнула она.

– Хм, политические лидеры не обходятся без про-о-звищей, псевдонимов... – начальник вдруг начал рассуждать вслух, скребя ногтями по столу. – Это же не настоящее и-и-мя.

– Вы отняли у меня паспорт, – отвечала арестантка, держа руки точно на коленях, подозревая и сомневаясь в своих доводах всё больше и больше. – Там так написано.

– Паспорт же может быть поддельным?

– Подумайте! – прошипела Виктория, нахмурившись. Она никогда не думала,что будет иметь дела с чертовско-глупой прокуратурой. А значит, опасаться было нечего.