– Да, если на то пошло.

– На вашем месте я бы испугался.

– Так я испугался и давно. Но ко всему привыкаешь. И к страху тоже.

– И что, не боитесь на улицу выходить?

– Давайте проверим. Сходим в кино, а?

– Интересная мысль, – сказал Росс, – но, знаете, я не люблю кино. Давайте лучше на собачьи бега?

– Часто туда ходите?

– Довольно часто, да. Это, видите ли, скачки для бедняков.

Стоя у окна, которое было открыто, я наклонился вперед, чтобы посмотреть, кто там внизу. Мне показалось, что мимо проходит Билл Парсонс, подручный Крука, но уверенности в том у меня не было. Я высунулся в окно и вдруг почувствовал, что меня крепко обхватывают за пояс. От неожиданности я пошатнулся, Росс с силой дернул меня назад, и я благополучно вернулся в комнату.

– Да какого черта? – возмутился я.

– Мне показалось, вы сейчас вывалитесь! – воскликнул Гарри, совсем белый, так же, наверное, как я.

– Мне и самому так показалось.

– Эти окна расположены слишком низко от пола, они довольно опасны.

– В самом деле, – согласился я. Минуту мы помолчали, а потом я сказал: – Спасибо, что позвали с собой на бега. Пойду с удовольствием. А потом поужинаем, я приглашаю.

На этом мы разошлись.

Что я играю с огнем, я, понятное дело, знал, но случаются обстоятельства, когда такого рода риска не избежать. Никто больше меня не жаждал как можно скорее дождаться конца этой истории, но это была одна из тех жизненных ситуаций, когда тебе труднее отступить, чем продвинуться. Я представил себе, как рассказываю эту историю Артуру Круку. Клясться, что Росс пытался вытолкнуть меня из окна, я бы не стал; ступня моя в самом деле соскользнула на дюйм-другой. Он скажет, что хотел спасти меня, и ему всякий поверит.

Я сходил в кино, потом зашел в паб на Беркли-стрит, а с Россом, согласно договоренности, мы встретились в семь тридцать и вместе отправились на Вуд-лейн. На платформах и крутых ступеньках омнибусов я держался настороже и не спускал с него внимательных глаз. Он, однако, казался вполне беспечным. На бегах, получив расписание забегов, он рассказал мне, на каких собак собирается ставить, по всей видимости, выбросив утреннее происшествие из головы. Мне с моими ставками везло, причем «везло» – это именно то слово. Про собак я знать ничего не знал и ставки делал наугад. Росс же, подходя к делу самым основательным образом, ни разу не выиграл. После скачек я повел его в бар угостить пивом с сандвичами.

Расстались мы на лестнице пансиона миссис Джаджес. Он, правда, пригласил меня выпить на прощание виски с содовой, но я не рискнул.

Заперся у себя в комнате и долго не ложился спать, а сидел, писал письмо Банти, которой в итоге я так и не позвонил. Оставалось надеяться, что она получит письмо и простит меня. Я старался быть убедительным, в самом деле, рассказать мне было особенно нечего. Наклеив на письмо марку, я вышел, чтобы опустить его в почтовый ящик. В полуночную выемку оно уже не попало, но рано утром отправится по адресу и по крайней мере будет проштемпелевано сегодняшним днем.

Возвращался я по улице, освещенной редкими фонарями, в раздумьях о прошлом и будущем, о Виоле Росс и о Банти, о том, что различает этих двух женщин, о моем новом романе и о том, который я напишу, когда завершу этот. Шел я, не торопясь. У миссис Джаджес меня дожидался матрас, который при знакомстве я хорошенько похлопал – встречались мне матрасы похуже, но спать мне пока не хотелось. Если улягусь, то, скорее всего, подобно принцессе на горошине, буду вертеться на нем без сна.

Я стоял у себя в комнате возле кровати, когда взгляд мой упал на подушку. Там сверкнуло серебром что-то тонкое. Через секунду у меня на ладони лежала длинная, очень прочная игла из тех, которыми вышивают ковры и которые, известное дело, порой идут в ход как оружие.

– Вот мило-то, – громко поделился я с тишиной. – Поверни я голову, и острие, продуманно оставленное снаружи, воткнулось бы мне в висок, или, например, в глаз, или в другое жизненно важное место, и вскорости лежал бы я в церкви под пение поминальной молитвы «Окончены его земные труды».

Я спрятал иглу в конверт и лег. Сегодня покушений на мою жизнь определенно больше не будет.

– Давай подумаем, – сказал я вслух. – Меня не было минут десять, не меньше, пока я уходил бросить письмо Банти. Перед тем я никакой иглы не видел, но доказать, что ее тут не было, когда мы с Россом вернулись, конечно, я не смогу. И все-таки соломка показывает, куда ветер дует. Завтра, надо полагать, случится что-то еще. Послезавтра… И далее… И так до конца, каков бы конец ни был.

Пожалуй, мне следует держать рот на замке, а глаза открытыми, чтобы не проглядеть те соломинки, которые показывают, куда ветер дует. Предоставь человеку веревку, сказал Крук. У меня есть окурок, бечевка, игла. Могут прийти еще письма. Толковый убийца затаивается и не предпринимает ничего, решительно ничего. А вот когда преступник умничает, пытается замести следы, его ждет разоблачение. Мне следует выжидать.

Потом я переключился на мысли о том, какие еще есть способы избавиться от человека. Преступник уже прибег к огнестрельному оружию, окну и игле. Остается смерть посредством утопления, отравления, удушения, ножа и колес поезда или автомобиля. Живой ум может еще, пожалуй, предположить и другие возможности, так что его обладатель поостережется спускаться в метро, садиться в речной трамвайчик, взбираться на гору, угощаться выпивкой за чужой счет. Я еще раз напомнил себе, что следует быть начеку.

Проснулся я ясным утром и сразу пошел в ванную. Однако, сбегая по лестнице, увидел, что меня опередил Росс. Тот взглянул вверх, услышав мои шаги, и невнятно сказал «Привет!»

– Привет-привет! – ответствовал я сверху. Он бросился по коридору, а мне пришлось вернуться к себе. Наконец, я услышал, как открылась дверь ванной, переждал минуту, чтобы снова не встретиться с Россом, а потом, захватив полотенца и губку, снова вышел на лестницу.

По коридору шла служанка со стопкой постельного белья, я дал ей спуститься вниз и только потом триумфально прошествовал в ванную.