Русские и татары встали друг против друга на Куликовом поле. Началось сражение ранним утром 8 сентября поединком двух богатырей — Пересвета и Челубея; оба при столкновении на конях погибли. Следом пошло побоище. Дмитрий Иванович воевал как простой ратник, и под ним убили двух скакунов. Раненный, контуженный, он упал на землю, затерявшись в общем месиве схватки. После четырёх часов страшной бойни неприятель начал одолевать.

А Владимир Андреевич, находившийся, по приказу брата, в рощице в засаде, спрашивал Боброка-Волынского: «Ну, пора, пора?» Но глава думы, воевода медлил: «Нет, ещё нельзя, ветер дует нашим прямо в лицо». В это время противник начал обходить русский строй, чтобы выйти в тыл. Слава Богу, ветер переменился, и Боброк скомандовал: «Что ж, теперь пора!»

Неожиданная атака Серпуховского князя и решила дело — враг заколебался и побежал. Сам Мамай, наблюдавший за ходом рукопашной с холма, вместе со своим окружением тоже в панике отступил. Конница Владимира Андреевича прогнала татар до реки Мечи и завоевала их становище.

Каждая из сторон потеряла больше половины своей рати.

Пали воеводы Николай Вельяминов, Михаил Бренок, князь Фёдор Белозерский, инок Ослябя, многие, многие другие. По пути домой, москвичей, израненных и измученных, добивали свои же — рязанцы, — уничтожив не менее половины из всех оставшихся...

Князь Олег Рязанский убежал в Литву к Ягайле. Сам Ягайло, так и не успев на подмогу к Мамаю, повернул назад и благополучно избежал столкновений с русскими.

Дмитрия Ивановича разыскали раненым, без сознания, но живым. В честь победы за Доном славный потомок Александра Невского получил прозвище Донской. А его двоюродный брат, князь Владимир Андреевич, стал именоваться Храбрым.

Он вернулся в Серпухов в первых числах октября. Город встретил его не слишком торжественно: многие оплакивали погибших. Отслужив панихиду, сидя после поминок в гриднице, муж сказал Елене Ольгердовне:

— Дмитрий вне опасности, слава Богу. Он уже отправил послов к хану Тохтамышу в Сарай — выразить почтение и ещё раз подтвердить свою преданность. Дабы тот, не приведи Господи, не подумал зря, будто москвичи против всех татар вообще. Воевать ещё и с Сараем мы теперь не в силах.

— Тохтамыш намного серьёзнее, чем Мамай, — согласилась жена.

— Как вы здесь без меня? — перешёл на житейские темы Храбрый.

— С Божьей помощью всё идёт своим чередом. Дети и я здоровы, урожай ноне неплохой... — Женщина помедлила. — Но тебя ведь интересует, я думаю, новгородка с семейством?

У двоюродного брата Донского дрогнули усы в раздражении:

— Мы уговорились, по-моему: это дело навек закрыто.

— Было бы отрадно. Тем не менее я скажу: Маша получила грамотку из Нижнего.

— Вот как? От супруга?

— От него, сердешного. Передали купцы. Я не знаю подробностей, ибо с ней, по известным тебе причинам, больше не дружу, но, согласно молве, он себе не тужит, поселился в Печерском монастыре и расписывает соборы. Вроде бы она к нему собирается.

Князь переменился в лице:

— Хочет уезжать? С малышом на руках? И ещё не окрепшим пасынком? Осень на дворе!

Гедыминовна ехидно произнесла:

— А тебя, как я погляжу, это озаботило?

Муж её поднялся:

— Да считай как хочешь! — и пошёл к дверям.

У княгини вырвалось:

— Уж не к ней ли светлость твоя направилась?

— К ней. Остановить.

— Не шути с огнём, свет Андреич. Я один раз простила, но повторной измены не допущу.

Он ответил, не обернувшись:

— Ах, оставь. Нынче не до тебя...

Женщина заплакала, стала бормотать: «Вот и встретились... Лучше бы тебя татары убили, распутника...»

А Григорий, занимавшийся с Афанасием Высоцким Законом Божьим, возвратясь из монастыря домой, обнаружил мачеху подозрительно взбудораженной, раскрасневшейся и смятенной. На вопрос подростка, что произошло, та произнесла, отведя глаза:

— Я подумала и решила иначе... в Нижний мы не едем.

Отрок оторопел:

— Как не едем? Почему не едем?

Маша начала что-то лепетать о плохой погоде и боязни за жизнь младенца. Но наследник Феофана её прервал:

— Уж не князь ли повидался с тобою в моё отсутствие?

Молодая вспыхнула и истошно закричала на пасынка:

— Не твоя печаль! Мал ещё судить! Ты пока щенок, сукин сын!

Парень поразился:

— «Сукин сын»? Я, по-твоему, сукин сын? Кто же, получается, сука? Маменька моя покойная? Или папенька, по твоей милости ставший рогоносцем?

Новгородка, плохо понимая, что делает, бросила ему в лицо кованый ларец с нитками и иголками. И при этом крикнула: