С этими сомнениями он и забылся. Разбудил его грохот наверху, в комнатах у дяди. Феофан вскочил, натыкаясь в темноте на предметы, побежал по лестнице. Дверь была открыта. И окно распахнуто. А за ним, на улице, каркала ворона.

На полу, в луже крови, он увидел Никифора. И огромный столовый нож торчал у него из груди.

— Что же это? — прошептал Софиан, опускаясь перед мертвецом на колени. — Дядечка, ты жив? Погоди, пожалуйста, умирать, мы тебя спасём...

Но душа Дорифора-старшего отделилась уже от тела...

Тут явились остальные обитатели дома. Софья потеряла сознание, её наскоро привели в чувство и препроводили по лестнице вниз. Иоанн спросил у парнишки:

— Кто его? Ты или Фока?

Феофан, стоя на коленях, попятился и увидел, что действительно перепачкан кровью — пятна на руках и одежде. Он воскликнул:

— Ты рехнулся? Для чего мне убийство дяди?

Мастер предположил:

— «Для чего, для чего»! Ты — наследник. А свалить можно на Фоку...

— Господи, о чём ты?! Как тебе не стыдно думать такое!

Полусонный столяр почесал в голове и перекрестился:

— Да, конечно... Человечек ты добрый... Можешь быть спокоен: я и на суде тебя поддержу...

— На каком суде?

— Мы теперь обязаны заявить властям. Будет разбирательство, как положено. Коли изобличат Фоку — он и понесёт наказание. Ну, а коли скажут, что убийца — ты, значит, ты.

Потрясённый молодой человек медленно поднялся с колен:

— Иоанн, родной, посоветуй, что делать? Скрыться, унести ноги?

— Нет, я думаю, убегать не стоит. Это уж совсем будет подозрительно. Надо доказать в суде свою невиновность, оправдаться полностью.

— Боже мой, ты же знаешь наши суды... Разве там найдёшь правду?

— Если будет судить митрополит, не исключено, что найдёшь.

— Я хочу посоветоваться с Евстафием Аплухиром. Поспешу к нему.

— Лучше оставайся. За Евстафием я пошлю Анфиску.

Мастер-живописец прибыл в дом к убитому лишь за несколько минут до властей. Он взглянул на тело, выслушал рассказ Феофана, а потом сказал своему подопечному:

— Ничего не бойся. Мы тебя не дадим в обиду. Но, конечно, чтоб тобою занялся митрополит, надо заплатить кое-какую цену.

— Денег у меня теперь нет.

— Дело не в деньгах. Сумму же залога я внесу и сам.

Дело в твоём статусе: должен стать послушником какого-либо монастыря. И тогда перейдёшь в ведение церковников.

— В монастырь? Ни за что на свете!

— Что, по-твоему, в тюрьме лучше?

— Не хочу быть монахом.

— И не будешь. Можно ведь потом не постричься. И в монастыре жить не обязательно, здесь не Афон, это разрешается. Но носить одежду послушника и не бегать по кабакам, видимо, придётся.

Юноша молчал. На его осунувшемся лице можно было прочесть крайнее смятение. Хрустнув пальцами, он спросил:

— Вы, учитель, считаете, что иначе нельзя?

— Самый лёгкий путь. Суд митрополита — быстрый, справедливый. А в суде гражданском, безусловно, завязнем, на одни взятки состояние изведём — и ещё не известно, выручим ли тебя.

— Хорошо, действуйте, как знаете.

Тут же появились люди эпарха — дознаватели, писари. Начались допросы, составление документов после осмотра места преступления. Ситуация с Феофаном складывалась запутанная: все свидетели отрицали его вину, обвиняли Фоку как единственно возможного виновника злодеяния, но улики были против племянника. Заявление Софиана о желании сделаться послушником тоже не произвело впечатления. Толстый дознаватель, вытиравший пот, струйками бежавший по его вискам и щекам, так ответил:

— Вот когда перейдёшь в лоно церкви, мы тебя передадим из рук в руки служкам митрополита. А пока посиди у нас. До решения суда о сумме залога.

— А когда возможно это решение?

— Где-то в течение недели.

— Целую неделю в тюрьме! Средь воров и насильников!

— Не драматизируйте, сударь, — успокоил его толстяк. — И среди убийц попадаются чрезвычайно милые личности. Я-то знаю!

Феофану завязали руки за спиной кожаным ремнём и торжественно увели из дома. Все ему желали скорейшей свободы, а Анфиска плакала, прижимаясь к матери.

Юный Иоанн V потерпел поражение и бежал со своими единомышленниками под крыло итальянцев — на далёкий остров Тенедос. Генуэзцы готовили новое наступление на Кантакузина, а неистовый самозванец опирался турок: брал в наёмники и селил под Константинополем. Между прочим, на пособие войску он истратил всю казну империи, всю церковную утварь и пожертвования московского князя...

(А в Москве в то время правил внук Александра Невского, сын Ивана Калиты — Симеон Гордый. Человек чрезвычайно набожный и большой поклонник Византии, он послал на Босфор, с делегацией митрополита, сундуки с богатствами — на ремонт знаменитого храма Святой Софии... Но о русских делах наш рассказ ещё впереди, а пока только упомянем, что московские дары были израсходованы не по назначению — на солдат эмира, нанятых Кантакузином).