Кольцов все время сбивался с ноги. Артемьев не удержался и спросил:

– Ну что вы там ковыляете? Время-то ведь не ждет!

– Я, товарищ капитан, когда за пим бежал, ногу свернул, поэтому мне и стрелять пришлось.

Броневичок оказался еще ближе, чем думал Артемьев. Через сто шагов водитель остановил их окриком: «Стой!» – и лязгнул затвором.

– Это я, капитан Артемьев.

– А я уж беспокоился за вас, товарищ капитан, думал – что за выстрелы?

– По дороге расскажу. Помогите посадить к вал! пленного.

– А вы?

– А я в башню.

Бесчувственного японца втащили в броневичок и посадили рядом с водителем. Артемьев полез в башню.

– А мне куда прикажете, товарищ капитан? – спросил Кольцов.

– Обратно в батальон. В таком виде я его и один довезу.

– Извините, товарищ капитан, – удрученно сказал Кольцов. – Разрешите ремень взять?

– Какой еще ремень? – не понял Артемьев.

– Я ему ноги связал.

– Берите.

Кольцов постучал в боковую дверцу, уже закрытую водителем, и несколько секунд возился, развязывая ремень.

– Разрешите идти? – громко хлопнув дверцей, спросил он. Артемьев не видел его, но почувствовал, как он в темноте козырнул и вытянулся.

– Идите.

Водитель завел мотор, и броневичок, переваливаясь на буграх, покатился по степи.

Остановленный часовым перед палаткой командующего, Артемьев дожидался, пока зашедший внутрь адъютант доложит о нем. У него не попадал зуб на зуб; вечером, чтобы добираться налегке, он оставил у адъютанта свою шинель и теперь жалел об этом. Палатка за эти часы передвинулась на два километра вперед, и он боялся, что адъютант забыл его шинель на старом месте.

Совсем рядом с палаткой были развороченные гусеницами окопы, в которых еще утром сидело японское боевое охранение. Палатка была кругом оцеплена часовыми. После сегодняшних танковых атак десятки японских солдат в одиночку и группами бродили кругом по степи.

Мокрый до пояса Артемьев стоял рядом с часовым и, ежась от холода, ждал адъютанта, который что-то долго задерживался.

Из палатки кто-то вышел. Артемьев увидел знакомую полную фигуру начальника штаба. Начальник штаба вперевалку дошел до машины, хлопнул дверцей и уехал.

Наконец адъютант вернулся, и Артемьев, войдя в палатку, увидел, что в ней кроме командующего были еще трое: командир танковой бригады Сарычев, молодой, вихрастый, по виду похожий на лейтенанта, командир бронебригады майор Луговой и незнакомый Артемьеву смуглый, черноусый полковник. Он стоя пил чай из крышки термоса.

Командующий сидел в углу на своей неизменной парусиновой табуретке и показывал нагнувшемуся над картой командиру бронебригады, куда тот должен вывести один из своих батальонов, к рассвету переправив его на восточный берег.

– Огнем и броней ударите с тыла по японцам, когда мы их сбросим с Баин-Цагана и они покатятся к переправе, – сказал командующий, подчеркивая слово «покатятся». – Задача ясна?

– Ясна, товарищ комкор!

– А что у нас лицо такое? Сапоги жмут?

– Потери большие, товарищ комкор.

– Потери как потери, – сказал командующий. – Завтра, когда выполним задачу до конца, сравним с результатами. Отправляйтесь! – Он привстал и пожал руку командиру бронебригады, которую сегодня прямо с марша бросил в самое пекло боя.

– Как там пехота? – обратился командующий к Артемьеву, когда командир бронебригады вышел из палатки.

Артемьев доложил, стараясь унять дрожь. Неудачное купание давало о себе знать.

– Батальон заканчивает рыть окопы полного профиля, правым флангом упирается в самый берег. Как вы приказали, лично проверил.

– Это я вижу. – Командующий без улыбки оглядел его с головы до ног.

– Я вам докладывал, товарищ комкор, – перестав пить чай, сказал черноусый полковник, – что мой Красюк все сделает как положено.

И Артемьев понял, что черноусый полковник был командир стрелкового полка Баталов и что ею полк, наверно, уже прибыл целиком.