— Рассчитываете на вознаграждение? — спросил он.

— Поделим пополам премию, капитан.

— Премию?

— Сорок фунтов. Столько платят любому, кто доставит в суд какого-нибудь известного злодея. — Берриган усмехнулся. — Так чем мы завтра займемся?

— Для начала сходим в Ньюгейт.

Дверь за его спиной открылась, и он повернулся в кресле.

— Проклятье, — нахмурилась Салли, увидев на столе пистолет. Затем посмотрела на Берригана: — Вы-то, черт побери, что тут делаете?

— Пришел поужинать с вами, — ответил Берриган, и Салли залилась краской.

Наутро зарядил дождь. Сандмен и Берриган отправились в Ньюгейт. Сандмен все так же отчаянно хромал.

Накануне Салли ясно дала понять Берригану, что не пригласит его разделить с ней постель, и сержант улегся в задней гостиной. Однако Сандмен наблюдал за ними весь вечер и пришел к выводу, что между ними все почти решено.

Сандмен долго лежал без сна, пытаясь понять, кто помимо «Серафим-клуба» мог желать его смерти, и, только когда колокол собора Святого Павла пробил два часа ночи, понял. Пока они шли по Холборну к Ньюгейт-стрит, Сандмен делился своими соображениями с Берриганом:

— «Серафим-клуб» решил меня подкупить, но единственным членом клуба, располагавшим на тот момент достаточными средствами, был Робин Холлоуэй, а он меня ненавидит.

— Ненавидит, — согласился Берриган, — но сложились все.

— Нет, не все. Большинство членов клуба сейчас за городом. У Скейвдейла денег нет. Возможно, один или два члена клуба что-то пожертвовали, но держу пари, что большую часть из двадцати тысяч выделил лорд Робин Холлоуэй. И потому лишь, что его уговорил Скейвдейл. Видимо, мальчишка сам решил устроить мое убийство, прежде чем я бы успел принять чек или, не дай бог, получить по нему деньги.

Берриган подумал и неохотно кивнул:

— Он на такое способен. Мерзавец он мерзавец и есть.

— Но, может, он отзовет своих псов, ведь теперь он знает, что я отказался от денег.

— Если он убил графиню, то все равно будет хотеть вашей смерти, — предположил Берриган и остановился посмотреть на гранитный фасад тюрьмы Ньюгейт. — Это здесь вешают?

— Прямо перед Дверью должников, если бы я знал, где она тут.

— Всегда думал, что рано или поздно окажусь здесь.

Надзиратель проводил их подземным переходом в Давильный двор.

— Захочете увидеть казнь, — доверительно сообщил он Сандмену, — приходите в понедельник. Будем избавлять Англию от двух подонков. Много народу не соберется, потому как ни одного из них известным не назовешь. Нужна толпа? Тогда вздернете кого-нибудь известного, сэр, или удавите женщину. В прошлый понедельник в «Сороке и пне» кончился двухнедельный запас пива, и только потому, сэр, что вешали женщину. Ее повесили за кражу жемчужного ожерелья, а я слыхал, что хозяйка на той неделе его нашла. Завалилось за спинку дивана!

В Общей зале было людно — дождь загнал узников под крышу. Художник, несомненно, переменился — не прятался от мучителей, а восседал с толстой стопкой бумаги и угольным карандашом за ближайшим к камину столом и рисовал портрет. Вокруг толпилась кучка людей. Узнав одного из посетителей, он вздрогнул и быстро отвел глаза.

— Мне нужно с вами переговорить, — сказал Сандмен.

— Поговорит, когда закончит, — рявкнул огромный брюнет с длинной бородой и массивной челюстью, сидевший на скамейке рядом с Корде. — У Чарли и так времени в обрез.

— Речь идет о вашей жизни, Корде, не о моей, — заметил Сандмен.

— Не слушай его, Чарли! — сказал здоровяк. — Я знаю, что…

Он внезапно умолк. Сержант Берриган, зайдя сзади, заставил его застонать от боли.

— Сержант! — одернул его Сандмен с притворной тревогой.

— Просто учу малого хорошим манерам, — ответил Берриган и ударил здоровяка еще раз. — Когда капитан хочет поговорить, ты, куча отбросов, должен вытянуться по стойке «смирно», а не приказывать ему ждать.

Корде испуганно посмотрел на бородача:

— С вами все в порядке?

— С ним все будет в порядке, — ответил Берриган за свою жертву. — Ты бы поговорил с капитаном, мальчик, ведь он пытается спасти твою жалкую жизнь.

Сандмен уселся напротив Корде.

— Хочу поговорить с вами о служанке, — сказал он тихо, — о Мег. Как она выглядит?

Корде отложил в сторону наполовину законченный портрет и начал делать набросок на чистом листе бумаги.

— Она молода, — комментировал он по ходу работы, — двадцати четырех или или двадцати пяти лет. Лицо в глубоких оспинах, волосы мышиного цвета, зеленоватые глаза и родинка вот здесь. — Он нарисовал точку на лбу девушки.