Но опять Тельняшкин пожимал плечами и жаловался, что не разобрал ни слова. И опять он приглашал их подойти поближе, под самое дерево, и опять с дерева летели им в рот конфеты одна за другой.

В конце концов Лопоухий так объелся сладкого, что ему стало дурно и глаза его стали круглыми, вот-вот выпрыгнут из орбит. Он посмотрел на Носатого, с ним происходило то же самое.

Они едва выбрались из-под дерева и, беспомощно опираясь друг на друга, поплелись во дворец жаловаться Шоко-Роко на издевательства Тельняшкина.

Тельняшкин собрался было слезть с дерева, как вдруг заметил на Карамельном бульваре телохранителей Шоко-Роко, которые куда-то вели доктора Меэрике. Тельняшкин заподозрил неладное, залез повыше и затаился в густой листве.

Между тем мучения Лопоухого и Носатого еще не кончились.

Пес-санитар по имени Гав видел из окошка Комнаты Кукол, чем закончилась попытка болванчиков арестовать Тельняшкина. У него родился хитрый план, в которой он и посвятил пришедшего Бяку-Задаваку. Пока Носатый и Лопоухий в обнимку пересекали улицу, он отыскал три больших стакана, налил в два из них касторки до краев — а ведь всем известно действие касторки — в третий же плеснул лимонаду почти такого же цвета. Стаканы он вынес на маленький столик перед Комнатой Кукол, сам уселся перед ним и начал потягивать лимонад.

Он помнил, как болванчики любят его песни, и, чтобы привлечь их внимание, запел:

На сей раз у него не было достойного образца, приходилось все от первого до последнего словечка сочинять самому. И надо признать, его старания увенчались успехом.

— Эй, что ты там пьешь? — поинтересовался Носатый и жадно уставился на полные стаканы.

— Что это у тебя за лекарство? — спросил Лопоухий.

— Это замечательное лекарство, — ответил Гав и отхлебнул изрядный глоток из своего стакана. — Если у тебя что-то вращается, кружится, хлебнешь лекарство — и мигом все остановится. Я тут наведался к речке Какао и, наверно, переел-перепил сладкого. Голова пошла кругом… — он допил лимонад и поставил перед собой стакан с касторкой.

— Гав, любименький, — заканючил Носатый, — дай нам тоже! У нас глаза вылезают из орбит от сладкого!

— И тошнит, — добавил Лопоухий.

— Ладно! — нехотя согласился Гав. — Мне уже, вроде, лучше. — Он подвинул один стакан Носатому, другой — Лопоухому. — Только пейте залпом, а то не подействует. Я же вижу, как вам плохо. На вкус не обращайте внимания. Хорошие лекарства вкусными не бывают, сами знаете. Невкусно, зато полезно!

Носатый и Лопоухий припали к стаканам и выпили все до капли.

Не успели они как следует поблагодарить Гава, как почуяли что-то неладное, в животах забурлило, заурчало… Первым схватился за живот Носатый, за ним Лопоухий — и вместе они со всех ног кинулись в сторону Дворца.

— Мы на тебя наябедничаем! — успели они пригрозить.

— Случается, что слабый организм не выдерживает, — кричал им вслед Гав. — Доктор Меэрике предупреждала, но откуда я знал, что у вас такие слабые организмы? Вы же не предупредили.

Тем временем доктор Меэрике сидела одна-одинешенька в своей тюрьме из пастилы и горько плакала. Она была глубоко обижена подлым поведением Шоко-Роко, а что будет дальше, не могла и предположить. Увидит ли она когда-нибудь Квартирляндию?

А вот Тельняшкин отлично знал, что будет дальше. Как только телохранители ушли, он спустился с дерева и побежал к домику из пастилы, куда заперли доктора Меэрике.

— Доктор Меэрике! Доктор Меэрике! — позвал он шепотом.

Ответа не последовало. Наверно, стены из пастилы были слишком толстые и не пропускали шепота.

Тельняшкин махнул рукой и побежал к речке Какао чуть пониже Большого Мармеладного Моста.

Здесь он крикнул во весь голос:

— Мама-Бегемотиха! Где вы?

Вскоре в ответ раздалось знакомое фырканье. Тельняшкин спустился пониже и встретился с обоими сразу — с мамой и сыном. Еще утром они предупредили его, что будут где-нибудь поблизости. Как-никак, арест пчелы Жужи был делом серьезным, и могла понадобиться их помощь.

Бегемотиха внимательно выслушала Тельняшкина и решила:

— Нет. Гиппо я туда не пошлю. Он еще ребенок, и у него от сладкого может разболеться животик.

У Тельняшкина вытянулось лицо.

— Но я пойду туда сама, а ты посторожи, чтоб никто не увидел.