– Тебе не холодно? Тебе не жарко? Пить хочешь? – то и дело спрашивал он.

Мэрилин подмывало ответить: «Я не инвалид», но мозги и язык заторможены. Все, уже приехали, Джеймс уже принес ей попить холодного и подушку под поясницу. Какой счастливый, подумала она; как пружинит его шаг, как тщательно он подоткнул одеяло ей под ноги. Когда он вернулся, она спросила только:

– А где дети? – И Джеймс ответил, что у Вивиан Аллен, не беспокойся; он обо всем позаботится.

Мэрилин легла на диван и проснулась от звонка в дверь. Время к ужину. Джеймс забрал детей от миссис Аллен, а на пороге стоял курьер с грудой коробок пиццы. Когда Мэрилин протерла глаза, Джеймс уже отсчитал чаевые, забрал коробки и захлопнул дверь. Мэрилин сонно потащилась за ним в кухню, где он сгрузил пиццу на стол, между Лидией и Нэтом.

– Мама дома, – объявил он, будто они и сами не видели ее в дверях.

Мэрилин подняла руку, нащупала выбившиеся пряди. Коса расплелась, ноги босы; в кухне слишком жарко, слишком светло. Она как ребенок, что все проспал и приплелся, везде опоздав. Лидия и Нэт настороженно следили за ней из-за стола, будто ждали подвоха – будто она вот-вот закричит, например, или взорвется. Нэт кривил губы, словно сосал кислое, и Мэрилин тянуло погладить его по голове, сказать, что она не хотела ничего такого, не думала, что так случится. В глазах детей она читала вопрос.

– Я дома, – кивнула она, и они ринулись обниматься – теплые, плотные, с разбегу протаранили ей ноги, зарылись лицами в юбку. По щеке Нэта скатилась одинокая слеза, одинокая слеза побежала по носу Лидии и нырнула в рот. Ладонь у Мэрилин горела и пульсировала, будто она в горсти сжимала горячее сердечко. – Вы были умницами? – спросила она, присев на корточки. – Вы хорошо себя вели?

Лидия возвращение матери сочла натуральным чудом. Лидия принесла клятву, а мама услышала и вернулась домой. Лидия клятвы не нарушит. Когда отец повесил телефонную трубку и произнес поразительные слова – «Мама возвращается домой», – Лидия приняла решение: маме больше никогда не придется смотреть на эту грустную поваренную книгу. Лидия все спланировала, сидя у миссис Аллен, а когда отец их забрал («Тш-ш, чтоб ни звука, мама спит»), книгу умыкнула.

– Мама, – сказала она теперь в мамино бедро. – Пока тебя не было. Твоя поваренная книга. – Лидия сглотнула. – Я… ее потеряла.

– Правда?

Поразительно, но Мэрилин не рассердилась. Нет – она возгордилась. Вообразила, как дочь швыряет поваренную книгу на траву, лаковыми туфельками втаптывает в грязь и уходит прочь. Топит в озере. Сжигает. К своему удивлению, Мэрилин улыбнулась:

– Что, правда? – и обняла дочь, а Лидия помялась и кивнула.

Это знак, решила Мэрилин. Я свой шанс упустила. Но для Лидии еще не все потеряно. Мэрилин не пойдет по материным стопам – не станет подталкивать дочь к замужеству и домоводству, к безопасной жизни за семью засовами. Поможет сделать все, на что дочь способна. Остаток жизни будет руководить Лидией, оберегать ее, как драгоценный розовый куст: растить, ставить подпорки, каждую веточку изгибать до идеальной красоты. В животе завозилась и забрыкалась Ханна, но Мэрилин ее пока не чувствовала. Зарывшись носом в волосы Лидии, она тоже безмолвно приносила клятвы. Никогда не велеть дочери сесть прямо, найти мужа, вести дом. Никогда не намекать, что какая-то работа, или жизнь, или мир предназначены не для Лидии; не допустить, чтобы, слыша «врач», Лидия непременно думала «мужчина». Поддерживать ее до конца своих дней, дать сто очков вперед собственной матери.

– Ну хорошо, – сказала Мэрилин, наконец отпустив Лидию. – Есть хотите?

Джеймс уже доставал из буфета тарелки, раскладывал салфетки, открыл верхнюю коробку, дохнувшую мясным паром. Мэрилин разложила по тарелкам клинья пиццы с пепперони, и Нэт, испустив глубокий довольный вздох, принялся за еду.

Мама вернулась, и на завтрак будут яйца вкрутую, а на ужин гамбургеры и хотдоги, а на десерт клубничное пирожное. Лидия молча разглядывала свою порцию – красные кружочки, тонкий сырный поводок, на котором кусок пиццы вышел погулять из коробки.

Нэт угадал лишь наполовину: назавтра и впрямь были хотдоги и гамбургеры, но ни яиц, ни пирожных не случилось. Джеймс сам приготовил мясо на гриле, немножко пережарил, но они решили праздновать как полагается и все равно все съели. Собственно, после возвращения Мэрилин наотрез отказывалась стряпать, по утрам совала в тостер замороженные вафли, по вечерам разогревала замороженный мясной пирог или открывала банку «СпаггетиОс». Мысли ее были заняты другим. Математика, думала она четвертого июля; ей, дщери моей, понадобится математика.

– Сколько булочек в пакете? – спрашивала она, и Лидия тыкала пальцем, пересчитывая. – Сколько хотдогов на гриле? На сколько хотдогов не хватит булочек?

За всякий верный ответ она гладила Лидию по волосам и прижимала к бедру.

Лидия считала целый день. Если все съедят по хотдогу, сколько останется на завтра? Если у нее и у Нэта по пять бенгальских огней, сколько всего у них обоих? К сумеркам, когда в небе расцвели фейерверки, Лидия насчитала, что мама десять раз ее поцеловала, пять раз погладила по голове и трижды назвала «моя умница». Когда Лидия отвечала, у мамы на щеке появлялась ямочка, точно отпечаток пальчика.

– Еще, – умоляла Лидия, едва мама умолкала. – Мамуль, спроси меня еще.

– Ну, если ты правда хочешь, – отвечала мама, и Лидия кивала. – Завтра, – сказала Мэрилин. – Я тебе завтра куплю книжку, и мы вместе почитаем.

Вместо одной книжки Мэрилин накупила гору. «Воздушная наука». «Откуда берется погода». «Занимательная химия». Вечерами, уложив Нэта, она подсаживалась к Лидии на постель и брала верхнюю книжку из стопки. Лидия прижималась к маме, слушала низкий подземный гул ее сердца. Вдыхала вместе с мамой. Вместе с мамой выдыхала. Мамин голос раздавался как будто у Лидии в голове.