Ничего.

Элиза не знала абсолютно ничего о том, как обстоят ее дела: сможет ли она продолжить ходить в университет, застрянет в четырех стенах или ее вообще выгонят из дома.

После встречи с Пейтоном в сигарном баре и столкновением с тем курсантом на выходе, она отправилась домой и несколько часов дожидалась возвращения отца. На нижней ступеньке резной лестницы, прямо напротив парадной двери. Как потерявшийся ребенок.

Три часа спустя, отец пришел, осунувшийся и с низко опущенной головой, всем своим видом напоминая сдувшийся шарик.

Он даже не взглянул на нее… или, может, просто не заметил ее присутствие в фойе. Он просто направился в свой кабинет и закрылся там.

Что ж… хорошо поговорили, папа, подумала она. Перешли на принципиально новый уровень.

Но разве она могла ожидать чего-то другого?

После внутреннего спора о том, стоит ли отвлекать его от дел, она поднялась наверх и легла в кровать. Но поспать в течение дня не удалось, и проблема была не только в отце и петиции на отстранение.

Она не могла выбросить из головы того мужчину… его татуировки, пирсинги, то, как он смотрел на нее, и что сказал. Она очень долго воспроизводила в своих мыслях сцену на бордюре. В ее голове они по-прежнему были там, спорили под снегопадом, сексуальное притяжение между ними было осязаемым, словно веревка, за которую она могла дернуть.

И учитывая серьезность проблем, с которыми она столкнулась, для Элизы стало шоком, что ее так и тянуло усугубить творящийся в ее жизни хаос. Она жалела, что не дала ему свой номер, и одновременно радовалась этому… а если бы он позвонил? Она бы встретилась с ним снова, а это – верный путь к катастрофе.

Не обязательно хорошо знать этого мужчину, чтобы понимать, что он – идеальный материал для песен Тейлор Свифт [23] .

Или того хуже…

– Достаточно, – сказала Элиза себе, поднимаясь с кровати. – Довольно самокопания.

Сейчас ее отец должен быть в своем кабинете. Нужно поговорить с ним, пришло время для расплаты за свои поступки, как бы сказала ее мама.

Выйдя из комнаты, Элиза застыла на месте. Отец как раз выходил из своей спальни, и он тоже помедлил.

Прокашлявшись, она начала:

– Отец, я…

Он отвернулся, не сказав ни слова, подняв руку над плечом в классическом жесте «стой, где стоишь».

– Не сейчас.

– Когда, в таком случае? – требовательно спросила она.

Отец не ответил. Он просто пошел дальше по коридору, в сторону лестницы, и скрылся из виду.

Она не знала, как настоять на разговоре – оставалось только встать поперек дороги. И даже в таком случае, он, скорее всего, просто проедется по ней, как локомотив.

– Сукин сын, – прошипела она.

Может, самое время для переезда. Но он, без сомнений, оставит ее без содержания, и с чего, в таком случае, она будет платить по счетам?

Единственная причина, почему она смогла посещать университет, – это заслуженная стипендия, которая не могла покрыть оплату комнаты и стола.

Внезапно желание бросить что-нибудь заставило ее повернуться к антикварному столику. Эта ваза с цветами подойдет идеально, тонкое горлышко удачно ляжет в руку, веса воды и роз будет достаточно, чтобы дать ей ощущение, что она сможет нанести маломальский ущерб, но недостаточно, чтобы зашвырнуть вазу очень далеко.

Элиза перевела взгляд на дверь в спальню ее дяди и тети.

Дядя скоро выйдет, но тетя, без сомнений, еще спала. Обычно женщина поднималась к тому времени, когда Элиза уже возвращалась из университета; она вставала лишь за тем, чтобы сделать прическу и макияж, а потом снова возвращалась в постель. Едва ли похоже на жизнь, но после произошедшего с ее дочерью? После того, как они потеряли сына?

Элиза выругалась… а потом зашагала вперед.

Прежде чем она успела понять, она уже стояла перед дверью в спальню ее покойной кузины. Элиза словно издалека наблюдала, как рука обхватывает ручку и поворачивает ее. Толкнув дверь в комнату, она уловила запах парфюма Эллисон. «Яд» от Диор…старая-добрая классика, этот аромат хорошо подходил ей.

Элиза всегда считала, что если бы у фиолетового цвета был запах, он бы пах именно так.

Она бесшумно закрыла дверь за собой и щелкнула по выключателю.

Свет от хрустальной люстры в центре высокого потолка озарил комнату. Кровать стояла напротив, заправленная бледно-голубым бельем с белыми и золотыми элементами, на ней было столько подушек, что витрина в «Мэйси» нервно курила в сторонке. На стенах обои ручной работы от «Старк», c изображенной на них картиной – персиковые и желтые птички резвятся в ветвях цветущих фруктовых деревьев, такие часто можно встретить в садах в плодородное время года. На полу лежал плотный ковер бледно-кремового, практически белого цвета, окна обрамляли шторы, бледно-голубым цветом и воздушностью напоминавшие летнее платье.