Он задал мне еще несколько вопросов, потом вышел. Пока вроде бы я делал все правильно. Изобрел мотив, достаточно убедительный, придумал, почему он хотел нас разлучить, ни словом, ни вздохом не намекнул на то, что в реальности было между мной и Уинстоном. Довольно удачно приврал насчет нелегального въезда, причем доказать, что дело обстояло иначе, было практически невозможно — даже если они и схватят Хуану, от нее ничего не добиться. Около семи мне принесли поесть, и я стал ждать, какой следующий ход они предпримут.

Примерно в восемь вошел фараон с одним из моих дорожных чемоданов. Там была одежда. Это означало, что они побывали у нас в квартире. Я был по-прежнему в вечернем костюме и начал переодеваться.

— У вас есть где умыться?

— О'кей, сводим вас. Желаете парикмахера?

Я отдал ей все деньги, и в карманах осталось только серебро. Пересчитал каждую монетку. Два доллара набралось.

— Да, пришлите.

Он вышел, а второй полицейский проводил меня в умывалку. Там оказался душ, я разделся и как следует вымылся, а потом переоделся в принесенный мне костюм. Пришел парикмахер и побрил меня. Вечерний костюм я сложил в чемодан. Они не забыли даже шляпу, и я надел ее. Потом снова вернулся в комнату.

Пошел уже десятый час, и только тут меня осенило: надо вызвать адвоката. Я вспомнил Шолто.

— Мне надо позвонить. Можно?

— Ладно, валяйте. Но только один звонок.

Мы вышли в холл, где, выстроившись в ряд, стояли телефоны-автоматы. Я отыскал в книжке номер, набрал и попал на него.

— О, приветствую! А я как раз ждал твоего звонка. У тебя вроде бы неприятности?

— Да, и ты мне нужен.

— Скоро буду.

Он примчался через полчаса. Выслушал меня. Беседовали мы в присутствии фараона, поэтому я в основном упирал на то, что мне необходимо срочно выйти отсюда. Он, поняв меня с полуслова, в подробности не вникал.

— Наверное, придется внести залог.

— А на каком основании меня вообще держат? Ты узнал?

— Как свидетеля. Важного свидетеля.

— Ага, понимаю.

— Тогда мне надо повидаться с поручителем. Или предпочитаешь внести деньги сам?

— Сколько это?

— Точно не скажу. Полагаю, пяти тысяч хватит.

— А как быстрее?

— Думаю, наличными.

У него нашелся незаполненный чековый бланк. Я проставил в нем сумму в десять тысяч долларов.

— Прекрасно, этого более чем достаточно. Жди меня примерно через час.

В начале одиннадцатого он вернулся, и мы в сопровождении полицейского отправились в суд. Все дело заняло не более пяти минут. Помощник районного прокурора установил размер залога — две с половиной, Шотло расплатился, и мы вышли на улицу. В такси он передал мне остаток от суммы стодолларовыми купюрами. Я отсчитал десять и протянул ему.

— В качестве аванса.

— Спасибо, премного благодарен.

Первое, что я хотел знать, — взяли они ее или нет. Он утверждал, что вроде бы нет. Тогда я выхватил из рук пробегавшего мимо машины мальчишки утренний выпуск газеты и развернул ее. Почти всю первую полосу занимала моя фотография, а также фотография Уинстона, ее портрета не было. Так, уже легче. Насколько я помнил, за все время пребывания в Америке она ни разу не фотографировалась. Как-то руки не доходили. Затем следовали статейки: одна, представлявшая жизнеописание Уинстона, другая обо мне и, наконец, третья, главная, в деталях повествующая о случившемся. Там было подробно изложено все, что я рассказал детективу, а венчала этот перл шапка, набранная крупным шрифтом: «Убийца со шпагой», а также подзаголовок: «Разыскивается». Я все еще читал, когда мы добрались до «Радио-сити».

Мы зашли в его офис, и я начал рассказывать, что и как говорил детективу о нелегальном въезде в страну, и прочее, и почему мне пришлось соврать, но тут он меня остановил:

— Послушай, давай сразу расставим все по своим местам. Адвокат вовсе не является твоим сообщником и не может участвовать в обмане полиции. Он всего лишь твой представитель в суде и обязан проследить за тем, чтобы все твои права, гарантируемые законом, были там соблюдены. Чтоб твое дело или ее, не важно, чье именно, было представлено там в наиболее выгодном для вас свете. А то, что ты наболтал детективу, меня не касается, и пока лучше мне вообще об этом не знать. Придет время, и я попрошу просветить меня на эту тему, причем желательно, чтоб ты тогда говорил правду. Однако на данный момент предпочитаю не знать о том, как ты их обманул. И еще — отныне самая верная линия поведения для тебя: не говорить полиции вообще ничего.

— Понял.

Он побродил по комнате, взял со стола бумагу, некоторое время изучал ее, снова принялся ходить.

— Хочу предупредить еще кое о чем.

— Слушаю.

— Как-то уж слишком легко они тебя выпустили…

— Но я же ничего не сделал!

— Если б они захотели задержать тебя, им ничего не стоило выдвинуть два или три обвинения. Безусловно допускающих выпуск на поруки, однако позволяющих продержать под арестом какое-то время. Да и сумма залога была смехотворно низкой.

— Что-то не пойму, куда ты гнешь.

— Они ее не поймали. Хотя возможен и другой вариант. Поймали и держат где-нибудь в другом участке, скажем, в Бронксе, и молчат из боязни, что им пришьют нарушение habeas corpus [69] . Впрочем, не думаю. Они ее не поймали и наверняка выпустили тебя с одной целью: чтоб ты навел на ее след.

— О, теперь понимаю…

— Ты отсюда домой?

— Не знаю. Наверное.

— Тогда приготовься — за тобой будут следить. И ночью, и днем за тобой будет хвост. Телефон тоже может прослушиваться.