Их приносит ветерком с заболоченной низины… сейчас пробьет колокол… колокол… коло… маленький Роберт сбежит по каменной лестнице в галерею, потом во двор замка и пой-дет к вечерней… там, в тишине, в мягком свете лампад, под темными ликами негромкая речь священника и…

Сознание кончилось.

Обступившая со всех сторон чернота, в которой плавал Роберт, была неоднородна и прерывиста. В ней присутствовали звуки, неясные и далекие, запахи и даже ощущения. Но кратковременно - миг и опять пустое укачивающее ничто, не имеющее ни верха, ни низа. Иногда в это нечто сбоку, почему-то всегда слева вползал светлый твердый овал. Человек точно знал, что он твердый, больше того, он так же точно знал, стоит вскарабкаться на такой островок, тот вынесет его в обычную реальную жизнь. Островок проплывал мимо. Иногда до него удавалось дотянуться рукой, даже чуть опереться. Островок терпел не долго, уворачивался, выскальзывал, уплывал в черноту. В такие моменты кожа начинала ощущать холод, до слуха доносились голоса, мелькал свет.

В какой-то момент, страшно уставший Роберт, признался себе, что не очень и старается вернуться. Там где он сейчас пребывал, было спокойно. А за ГРАНЬЮ, стоит только пере-шагнуть, поджидает тягостнее и нехорошее. Что именно? Так ли это важно!

Очередной плоский, песчаный, похожий на большую тарелку островок, подплыл со-всем близко, даже приостановился. Ну, давай, вот он я, попробуй, вдруг получится?

Роберт только вяло отмахнулся, но в следующий момент, повинуясь мгновенному импульсу, рыв-ком кинул невесомое тело на плоский желтый песок.

Он лежал. Спина онемела. Руки, протянутые вдоль тела, ощупали ровную поверх-ность, покрытую чем-то мягким. Сквозь сомкнутые веки пробивался розовый свет. Ему захотелось, чтобы это было солнце, опускающееся в морскую пучину.

Потом из ниоткуда появились голоса. Только что их не было и вот уже недалеко, почти рядом - двое. Один голос пониже с густыми обертонами, другой - высокий, похожий на женский. Но это - не женщина. Разговаривали мужчины.

–  Ты напрасно спрашиваешь меня, и замечу не в первый раз, что это за болезнь. Не знаю. В смысле телесного состояния - он здоров, только сильно истощен. Это понятно - в каменоломнях редко встретишь упитанного раба. Прости мой вопрос - нельзя ли было под-кормить его в пути? Усиленное питание и отсутствие тяжелой работы в короткий срок должны были сделать свое дело.

–  Моя вина.

–  Ты морил его голодом?

–  Наоборот. Я сажал неверного за свой стол и каждый раз предлагал обильную и вкусную еду.

–  Не понимаю. Он отказывался есть по соображениям своей веры?

–  Всe гораздо сложнее… и мне сейчас стыдно. Хотя, какой стыд может испытывать правоверный мусульманин перед неверным? И тем не менее мне стыдно, если хочешь, - перед человеком.
– ?

–  Я усадил его за свой стол, уже заранее испытывая отвращение, перед тем как этот варвар накинется на еду, как будет хватать фрукты, размазывая сок, рвать и запихивать в рот мясо, как будет, давиться и глотать.

–  Что произошло в результате?

–  Я уже торжествовал. Он смотрел на пищу как лев на заблудившуюся овцу.

–  Он отказался?

–  Почти. Я не верил своим глазам; он съел финик, отщипнул лепешку, взял щепоть изюма, потом долго пил воду.

–  Так было всю дорогу?

–  Да. Я даже как-то выразил ему свое восхищение такой сдержанностью.

–  Он не стал себя чувствовать свободнее после твоих слов?

–  Нет. Все повторялось от трапезы к трапезе.

–  Поистине, если бы я знал тебя хуже или не видел этого умирающего - счел бы твой рассказ, по меньшей мере, преувеличением.

–  Он умрет?

–  Все в руке Аллаха.

–  Даже жизнь неверного?

–  Любая жизнь. Но после твоего рассказа я еще больше уверяюсь, что здесь имеет ме-сто не болезнь тела. Боюсь оскорбить твой слух, но мне кажется, могучий дух этого варвара, устав бороться, стремится сейчас уничтожить тело, лишь бы не быть сломленным. И он не может проиграть эту битву, как, например, солнце не может взойти с запада. Нет у него такого свойства.

Голоса замолчали, потухло красное свечение. Шарканье шагов, легкое содрогание по-ла, по векам пробежали пляшущие тени. До обоняния донесся аромат горящего масла.

Человек, раньше называвший себя Робертом, открыл глаза. Блики мягкого желтого све-та разбегались по ровным белым стенам. В пяти шагах от него на подушках за низким столи-ком сидели двое: Тафлар абд Гасан и щуплый моложавый араб с очень светлой кожей. Таф-лар тупо уставился в стену за плечом собеседника. Тот, второй, почувствовав движение страждущего обернулся.

Хорошее лицо. Такие бывают у людей, готовых помочь. Не за что-то или почему-то, просто помочь, когда в этом возникает необходимость. Рассмотреть бы получше. Но перед глазами плавала паутина, даже целые ее клочья, соединенные отдельными нитями.

Он перевел взгляд на свое укутанное покрывалом тело. Паутина была везде. Он вдруг почувствовал, сколь омерзительны прикосновения тонких, почти невесомых нитей.

Роберт поднес к лицу руку. Это, конечно, его рука. Он ее чувствовал. Только пальцы высохли. Ладонь стала похожа на скрюченную птичью лапу, обтянутую желтой кожей.

Не важно! Надо убрать паутину: зацепить, соскрести с лица и тела. Сразу станет свет-лее.

–  Плохо дело, - сказал светлокожий.

–  Но, он пришел в себя, - возразил Тафлар.