В доме было все как прежде, я имею в виду мое детство. Две комнаты, просторный зал, кухня и маленькая кладовая. Стены, не покрытые ни чем кроме морилки, приятно пахли смолой. В который раз, пережив ностальгию, я обогнул печь и зал, в котором будто бездушные куклы сидели мать и сестра Дианы, и вошел в одну из комнат, откуда доносились, изредка прерывающиеся, всхлипы.

Лежа на сделанной руками моей матери кровати (Отца я не помню, поэтому всю работу, от рытья грядок, до починки мебели, приходилось делать моей матери), Диана обливалась слезами. Присев на край кровати, я погладил Диану по голове. Она сначала было отшатнулась от меня, но затем подняла голову и продолжая рыдать посмотрела на меня.

— Ты не понимаешь, — расслышал я ее голос сквозь слезы. — Я так любила свою семью, и так страдала, что потеряла ее. Я не могу уйти, не могу и не хочу, — она снова уткнулась в подушку.

Не зная как утешить ее, я снова провел ладонью по ее волосам. Всхлипы прекратились, но я знал, слезы все равно текут из ее глаз.

— А знаешь что? — меня вдруг осенила блестящая мысль. — Я останусь здесь, с тобой и твоей семьей! — я и сам не поверил в то, что сейчас сказал, эта фраза вырвалась у меня сама собой под действием мгновенно пронесшийся в голове, мысли.

— Что? — спросила Диана, оторвав голову от подушки. — Ты это серьезно?

— Да, — я уже внутренне проклинал себя за поспешность. — Я останусь с тобой.

Диану как подменили — слезы перестали литрами выбегать из глаз, и улыбка вновь озарила ее лицо.

— Это же здорово Авдот, будет весело, поверь мне, — она прильнула ко мне и поцеловав продолжила: — Мне не хватало здесь лишь одного — любимого мужчины.

Сорвавшись с кровати она подбежала к выходу из комнаты и остановившись у проема, бросила мне:

— Пойдем, я познакомлю тебя с семьей. Вот увидишь, они понравятся тебе.

Диана уже давно убежала в зал, а я все еще сидел на кровати.

— Что же ты делаешь Авдот, — говорил я сам себе. — Ты пообещал девушке остаться с ней, и все бы не чего, если бы то место где вы остановились, не было помесью воображения и сна.

Что ж, придется пока оставаться здесь. Не смотря на все мое желание вырваться из этого, пусть и прекрасного, но все же сна, я остаюсь, но только до того момента, как не придумаю что сделать что бы Диана тоже захотела убраться отсюда. Надеюсь к тому моменту, наши тела у дока в вагоне — будут еще живы.

В который раз вздохнув, я поднялся с кровати, и направился знакомиться с семьей Дианы.

Знакомство прошло успешно: мать Дианы даже привстала, что бы поприветствовать "жениха" Дианы, как она выразилась. Сестра же просто покраснела, без видимой мне причины, и тут же убежала в соседнюю комнату. В целом, если не учитывать что они были лишь игрой воображения, семья Дианы была вполне… милой.

Целый день, Диана рассказывала истории из своей жизни в Зоне, прерываясь лишь на то что бы послушать причитания матери, и удивленные вопросы сестры. Семья Дианы казалась очень живой, и я даже начал сомневаться, а сон ли все это? Но стоило Диане покинуть комнату, где находились ее родственники и я, как мать и сестра становились мертвыми куклами, оставаясь безмолвно и бездвижно сидеть до тех пор пока Диана вновь не появлялась на пороге зала. Эта особенность наводила на меня жуть — вот ты беседуешь с живыми людьми, а спустя минуту они будто изваяния застывают в одной позе, ни движений, ни дыхания.

— Ты знаешь, — сказал я, когда Диана вернулась со двора. — Твои родственники, после того как ты уходишь из поля их зрения становятся похожими на статуи, с них и слова не вытянешь…

— Да, я знаю об этом, — Диана, как ни в чем не бывало, подлила мне чаю, из согретого на печи, древнего чугунного чайника. — Видишь ли, они всего лишь воспоминания, — она взглядом указала на молчаливых женщин, что сидели по ту сторону стола. — А воспоминания не умеют думать. Все их действия образуются под действием моей памяти, они поступают и говорят так, как я думаю должны это делать они, и лишившись моей мысленной подпитки, если я выйду на улицу или в сад, они просто не знают как реагировать на окружающие раздражители, вот и молчат, не в силе самостоятельно даже двинуть бровями.

Закончив это объяснение, она обняла меня и уткнулась лицом в мое плечо, затем поцеловала и подмигнув мне одним глазом отстранилась, что бы вновь приняться за рассказы о своей жизни.

Я слушал ее в пол уха, мне не давало покоя сама абстрактность и не логичность происходящего. Диана знала, что семья лишь мираж, и все равно продолжала общаться с ними как с равными. Нет, я не могу этого понять, само нахождения меня в одном доме с этой полоумной картиной изуверского общения, выводило меня из равновесия.

Солнце, соблюдая все законы физики и планетарного движения, ушло за горизонт, уступив место на небе, полной луне. Мать Дианы, видимо увидев это в мозгу дочери, разделила нас на три группы. В первую входила она и сестра — они должны были ложиться спать в зале, на сдвинутых вместе кроватях. Диана, на правах гостьи, мать и сестра думали, что она приехала к ним погостить, спала в одной из малых комнат. Я же спал в последней свободной комнате, больше похожей на чулан. Когда я был маленьким, его использовали под хранение всякого хлама, сейчас же здесь стояла кровать и маленький табурет, поставленный видимо в точном соответствием с представлениями Дианы, об уюте. Что ж, у всех свои представлении о счастье и домашнем благополучии.