– Ну, это известно, список героев есть...

– Вот! А списка честных, не ворующих чиновников нет... Не дело!

– Чтобы отказаться от плывущего в руки добра - на одном героизме не удержишься, слабоват якорь!

Писать о предателях и вражеских прислужниках прошлого легче, чем о "предателях мирного времени": они глубоко спрятаны. Как пройти мимо и влезть в житие какого-нибудь высокого ворюги? Кто запретит?

Тяжкое занятие: о предателях военного времени никто и никогда не писал иначе, как "с гневом и призрением", а сегодня выражать гнев в сторону новых предателей - пустое занятие.

– Взять времена оккупации: если что-то о них и написано, то сплошь "великое и героическое". Денно и нощно, без передышки, описана "героическая и святая борьба с оккупантами". Ничего низменного и приземлённого. "Слова презрения" оставались вражеским пособникам, в прошлом ни один из сумасшедший не обелял "презренных вражеских пособников", но мы будем первыми!

– Кто это "мы"? Ты?

– Давай так: поносишь вражеских прихвостней ты - обеляю я, "клеймлю позором" я - возражаешь ты.

– Ничего нового, работники органов этой игрой давно забавляются, "плохой/хороший следователь" называется.

– "Всё новое хорошо забытое старое". В паре глав поиграем в "плохой/хороший", пустим шапки по кругу и посмотрим, кому больше подадут. Идёт?

– Чего спрашиваешь? Зависим от тебя, но не наоборот... ты - бес, а я кто?

– Каков процент оккупированных граждан был вписан в "стойкие советские люди", а сколько - в "презренные вражеские прислужники и холуи" - данные не приводятся.

– А "преданность стране советов и лично гениальному и мудрому вождю тов. сталину" в холуйство не входило?

– Входило, но ни один из "высоких" холуёв не догадывался, кто он такой. Столь низменное деяние, как холуйство, могло рождаться только при общении с врагами, а прочие варианты холуйства, как явные, так и скрытые таковыми не считаются, у них название иное: "служение высоким идеалам".

– Трепет перед "лицом кавказской национальности" почитался высшим сортом почитания и любви, но не низким холуйством

– Холуйство может быть и "высоким"?

– Разумеется!

– С чего начать повесть о предателях? Первый страницы рассказа о "предательстве родины" равны первым ста граммам водки на пустой желудок. Интересно получается: писать мне, а кто будет отдуваться за последствия? И с кого начать, кого упоминать первым?

– Начни с отца, работал на врагов, вот с него и пиши.

– "Отца ли предам"?
– не библейский пафос, своё.

– Чего теряешь? Жизнь на излёте, днём позора больше, меньше - что с того? Кому ныне старая служба родителя врагам интересна, у каждого свой "вражеский прислужник" был рядом? А занятие может стать опасным в случае, если вздумаешь огласить "оправдательные документы предателям и вражеским прислужникам". Если не отходить от правила "предатели - мерзость!" - ничего, можно в "назидание другим" рассказать о предателях. Главное - при описании "антинародной деятельности предателей и изменников родины" придерживаться общих правил. Что принято делать в непонятных случаях?

– "Валить на "серого"!

– Верно!

– Как быть, если забудусь и навалится христианский призыв "прощать врагов наших"?
– и неожиданно, явно с бесовской подачи, появились рассуждения в пользу и защиту презренных:

а) "пришли в дом чужие люди, принесли смерть и разрушение понятно, нужно браться за топор и менять ситуацию... Исполнить желание "поквитаться с врагами любым способом без учёта кому и кто больше напакостил",

б) опять пришли чужие люди, но ничего худого не сделали. Соседу - да, досталось от них, а мне - нет. Если сосед друг мне - приду на помощь, но если вражда наша ни на минуту не прекращалась, и если сосед когда-то по недомыслию доносом оговорил меня, или я соседа, что без разницы? И по причине такой нашей обоюдной "простоты душевной" оба побывали "в узилище иродовом" немалый срок, а все наши родичи "рассеялись, как пыль дорожная"? Почему на время не забыть "христианское смирение" и не отдать долг соседу полной мерой?

– Бывало?

– Сколь угодно!

– А как быть с христианским призывом "прощать врагов ваших"?

– Так, как сказано: с "терпением..."

Не хватит ли писать о прошлой войне? Не удариться ли в фантазии о предстоящей бойне?

– Позволь не согласиться: как-то ведущая популярной программы любимого тобою ОРТ, огласила: "о войне много сказать невозможно", или что-то в этом роде, но смысл неизменен. Сколько бы ни говорили о прошлой войне - будет мало. Раз. Два: если в фантазиях на сто процентов опишем будущую войну - ничего не достигнем.

– Почему?

– Нам не поверят.

– Войны набили оскомину, за каким чё... прошу прощения, хреном, о ней писать!? Повторяю: нет у меня литературного института за плечами, а заниматься писательством, не имея диплома, окажется пустой тратой времени. И ещё соображение удерживает: войну встретил шестилетним и ничего о ней думать не мог. Всего лишь жил, но всё, чем война потом "отоварила" хорошо помню.

Как писать? Излагать всё, что видел в шесть лет через пятьдесят четыре года? Не велика ли пауза будет? Смешнее таких записей вроде бы ещё никто не делал, негожее занятие писать о прошлом старыми мозгами.