Этому противоречат следующие слова апостола: «А теперь пребывают сии три – вера, надежда и любовь» (1 Кор. 13:13).

Отвечаю: как уже было сказано (1), теологические добродетели определяют человека к сверхъестественному счастью точно так же, как он определяется к врожденной ему цели посредством своих природных начал. Но последнее происходит в отношении двух вещей. Во-первых, в отношении разума, или ума, а именно постольку, поскольку он содержит в себе первые всеобщие начала, которые познаются нами в естественном свете ума и являются отправной точкой [для мышления] разума, причем равно и в созерцательных, и в практических вопросах. Во-вторых, в отношении правоты воли, которая по природе стремится к определенному разумом благу

Но ни тот, ни другая [сами по себе] не могут определить к порядку сверхъестественного счастья, согласно сказанному [в Писании]: «Не видел того глаз, не слышало ухо и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2:9). Следовательно, в отношении обеих вышеупомянутых вещей человеку необходимо дополнительно получить нечто сверхъестественное, которое бы определило его к сверхъестественной цели. Во-первых, а именно в том, что касается ума, человеку сообщаются определенные, содержащиеся в божественном свете сверхъестественные начала, каковыми являются основополагающие положения веры. Во-вторых, воля определяется к этой цели как [с одной стороны] к достижимой цели, и это относится к надежде, так [с другой стороны] и как к некоему духовному союзу, вследствие чего воля, если так можно выразиться, сама преобразуется в эту цель, и это относится к любви (ведь и движение желания вещи, которое по природе стремится к врожденной цели, происходит благодаря определенному уподоблению цели).

Ответ на возражение 1. Уму для осуществления им мышления необходимы интеллигибельные виды; следовательно, ему, помимо способности, необходим также и некоторый природный навык. А вот воле для того, чтобы естественным образом как определяться к своей цели, так и сообразоваться с нею, вполне достаточно одной ее природы. Но если речь идет об определении воли к тому, что превосходит возможности ее природы, то в любом из вышеуказанных отношений одной только природы способности недостаточно. Следовательно, в этих отношениях возникает необходимость в дополнительном сверхъестественном навыке.

Ответ на возражение 2. Вера и надежда подразумевают некоторую недостаточность, поскольку вера связана с невидимым, а надежда – с тем, чем не обладают. Следовательно, если вера и надежда относятся к тому, что человеку по силам, то они уступают добродетелям. Но те вера и надежда, которые связаны с превышающими человеческие способности вещами, превосходнее всех адекватных возможностям человека добродетелей, согласно сказанному [в Писании]: «Немощное Божие – сильнее человеков» (1 Кор. 1:25).

Ответ на возражение 3. К желанию относятся две вещи, а именно движение к цели и сообразованность с целью посредством любви. Следовательно, в человеческом желании необходимо должны наличествовать и две теологические добродетели, а именно надежда и любовь.

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что порядок теологических добродетелей не таков, что вера предшествует надежде, а надежда – любви. В самом деле, корень предшествует тому, что из него растет. Но любовь – это корень всех добродетелей, согласно сказанному [в Писании]: «Укорененные и утвержденные в любви» (Еф. 3:18). Следовательно, всему предшествует любовь.

Возражение 2. Далее, Августин говорит, что человек «не может любить то, в существование чего он не верит. Но если он верит и любит, то, делая доброе, совершается в надежде» [247] . Следовательно, похоже на то, что вера предшествует любви, а любовь – надежде.

Возражение 3. Далее, любовь – это источник и причина каждой [душевной] страсти. Но надежда, как уже было сказано (25, 2), является своего рода страстью. Следовательно, любовь к горнему, которая суть любовь, предшествует надежде.

Этому противоречит тот порядок, в котором апостол перечисляет добродетели, говоря: «А теперь пребывают сии три – вера, надежда и любовь» (1 Кор. 13:13).

Отвечаю: порядок бывает двояким, [а именно] порядком порождения и порядком совершенства. С точки зрения порядка порождения, согласно которому материя предшествует форме и несовершенное – совершенному, в одном и том же субъекте вера предшествует надежде, а надежда – любви в отношении своих действий, поскольку все эти навыки всеваются совместно. В самом деле, движение желания не может определяться к чему-либо посредством надежды или любви, если предмет стремления не схвачен умом или чувством. Но ум схватывает объект надежды и любви посредством веры. Следовательно, в порядке порождения вера предшествует надежде и любви. Далее, человек любит нечто постольку, поскольку схватывает это как что-то благое. Но уже постольку, поскольку человек надеется обрести некоторое благо благодаря кому-то еще, он рассматривает того, на кого он надеется, как свое собственное благо. Следовательно, надеясь на кого-то, человек испытывает к нему любовь. Поэтому в порядке порождения – в том, что касается связанных с ними действий, – надежда предшествует любви.

А вот в порядке совершенства любовь предшествует вере и надежде, поскольку вера и надежда животворятся любовью и обретают от любви свою завершенность как именно добродетели. И в этом смысле любовь, будучи формой всех добродетелей (что будет разъяснено ниже (II-II, 23, 8)), является матерью и корнем их всех.

Сказанного достаточно для ответа на возражение 1.

Ответ на возражение 2. Августин говорит о той надежде, которой человек надеется обрести блаженство благодаря уже существующим заслугам, и это относится к надежде, которая животворится любовью и последует ей. Но человек может также надеяться до любви и до того, как он обретет добродетели, которые он надеется обрести.