— Где Шугаев?

Кто-то из солдат проговорил нерешительно:

— Убит Шугаев! Там, на бруствере…

— Врешь! Не такой Назар! — хрипло гаркнул Карайбог и бросился к брустверу.

Назар Шугаев лежал ничком, раскинув руки и уткнувшись лицом в ржавую мертвую землю. Пулеметная очередь прошила его грудь как раз по ленточкам, отмечавшим все тяжелые и легкие (разве были они легкими!) ранения. Словно гитлеровский пулеметчик нарочно целился по этим цветным нашивкам солдатской славы.

Семен Карайбог опустился на колени, поднял голову Назара. Пустые неподвижные глаза, болью перекошенный рот.

— Может, в медсанбат, товарищ младший лейтенант? — вопросительно глянул новичок в такое же помертвевшее, как и у Назара Шугаева, лицо командира взвода.

— Там мертвых не берут, — необычно тихо проговорил Карайбог, поднимаясь с колен. — А Дударев где?

— Дударев тоже…

Теперь и Карайбог увидел лежащего шагах в пяти от Шугаева Ваню Дударева. Не будь он таким землисто-бледным, можно было подумать, что Дударев просто утомился в бою, прилег да и уснул спокойным сном праведника, сделавшего свое святое дело. Карайбог сразу не мог понять, куда попала сразившая Дударева пуля. Только перевернув его на спину, заметил на виске, под свесившимся пшеничным чубом маленькую черную запекшуюся ранку. Обидно было думать, что такая ничтожная ранка свалила замертво полного сил, здоровья, смеха и шуток парня.

…Когда уже весь берег чернел нашими солдатами и понтонный мост скрипел и дрожал от напора переправляющейся техники, гвардии младший лейтенант Семен Карайбог с бойцами взвода вернулся на бруствер. Сам выбрал место для могилы. На высоком холме, на самом берегу Одера. Отсюда был виден и тот берег, и дальше луга на нем, и голубая линия горизонта. За той линией — родная земля…

Прежде чем положить в могилу Назара, Семен вынул из его карманов документы: партийный билет, красноармейскую книжку, фотографию Настеньки вместе с сыновьями. Младший сидел на коленях у матери, старший стоял рядом и живыми назаровскими глазами смотрел в аппарат.

И письмо в потертом конверте. Семен сразу догадался — то самое письмо.

Бойцы взвода быстро вырыли глубокую могилу. Копали молча, умело. Сколько на всем необозримом пространстве от Москвы до Одера пришлось им рыть блиндажей, траншей, могил… Из подручного материала добротно смастерили (и в этом был опыт) деревянный обелиск. Карайбог на фанерной дощечке чернильным карандашом твердо, с нажимом, чтобы дольше продержалась надпись, вывел:

Бойцы пошли искать батальонную кухню, а Семен Карайбог тут же у могилы развернул Настенькино письмо. Чужих писем он никогда не читал, считая это подлостью. Но письмо Настеньки он должен был прочесть. Он должен знать, почему в самое сердце оно поразило Назара. Сегодня черная вражеская пуля только довершила дело. Убило же Назара письмо жены. Семен это ясно сознавал. И теперь должен узнать: что было в письме?

Карайбог читал медленно, не пропуская ни одного слова, ни одной буквы. Читал с таким ощущением, словно из его тела, одну за другой, тянут жилы. Дочитав до конца, долго сидел, тупо глядя вдаль, за Одер…

…Почему-то вспомнился неправдоподобно далекий зарой на кирпичном заводе, от пресса к ним в мокрую глиняную яму бегущая Настенька, ее радостные, сияющие глаза, спокойно и доверчиво глядящие на мир, ее счастливый смех, ее песенка:

И Семен Карайбог почувствовал в душе такую нестерпимую боль, что, не будь вокруг солдат, упал бы здесь рядом с могилой Назара и завыл звериным воем.

— Ну, хорошо, Хикке! Достану я тебя в Берлине! До двадцатого колена запомнит весь твой гнусный род слезы и боль Настеньки.

Сухие шершавые губы Семена Карайбога дрожали и кривились, в уголках рта вскипала бешеная слюна, и он чувствовал, как все его тело трясет мелкая дрожь. Положил Настенькино письмо в боковой карман гимнастерки. Документы погибших в бою Назара Шугаева и Ивана Дударева он, как и положено, отдаст замполиту. А письмо оставит себе. Как наследство погибшего. Словно сам Назар дал ему наказ:

— Отомсти!

Семен встал. По понтонному мосту все шли и шли машины, грузовики, бойцы… Уже где-то далеко на западе, и все глуше, слышна артиллерийская канонада. Низко над Одером, и тоже на запад, пролетели наши штурмовики. Много, может, сто, а может, больше. Летели строем, и в Одере видны были их черные тени.

— Спи спокойно, Назар! А что касается письма, то тоже будь спокоен. За Семеном Карайбогом никогда не пропадало. Дойду до Берлина и найду Хикке. Трижды проклянет он день и час, когда посмел глянуть в светлые глаза Настеньки!