Шрифт:
Обо всем рассказывалось в письме: о размытой колее, расшатанных вагонетках, бросовых лопатах, запущенности комсомольской работы, отсутствии наглядной агитации. Даже о том, что директор завода К. З. Бронников мало общается с рабочими, отсиживается в своем кабинете.
Друзья переглянулись.
— Взяли?
— Взяли!
И газета, шурша, сползла с витрины и перекочевала в карман к Полуярову.
Весь день на заводе только и разговоров было что о статье в газете и ее авторе. В один день Алешка Хворостов стал заводской знаменитостью. В обеденный перерыв на зарой пришел председатель завкома Ласточкин. Заговорил с обидой: почему обошли общественность, почему не посоветовались в завкоме, почему не сигнализировали, а сразу бабахнули в газету?
Но Семен Карайбог не стал ждать, пока Ласточкин вытряхнет все свои «почему», и с ожесточением ринулся в контратаку.
— Ты наши интересы должен защищать, а не зажимать критику и самокритику.
После такого удара Ласточкин обмяк, признался, что Бронникова вызвали в горкомхоз, а может, куда и повыше. Верно, отчитают за забвение нужд рабочих.
Теперь после работы Алексей Хворостов спешно мылся и уходил в редакцию газеты, расположенную в самом центре города, в одном здании с горкомом партии и горсоветом. Он рассказывал, что по субботам в редакции собираются местные писатели. Хотя они именуют себя прозаиками, поэтами и даже драматургами, но, по правде говоря, это — обыкновенные рабочие парни: трое из железнодорожного депо, двое с мельничного комбината и человек пять, в том числе и одна деваха, с механического завода. Читают свои стихи и рассказы, обсуждают, спорят.
— И я одно стихотворение прочел, — признался Алексей. — Похвалили.
— Там ты читаешь, а нами брезгуешь, — взвился Карайбог. — Рылом мы не вышли? Хорош гусь!
— Да что ты, Сема! Я просто…
— Тогда читай! — решил Петрович и сел под вагонетку: хоть какая, да тень. — Валяй!
Алексей замялся. Перед своими ребятами читать стихи оказалось почему-то совестно.
— Разве последнее. Заводское…
Начал читать нараспев, даже чуть покачиваясь (так читали поэты на субботних сборищах):
Нас на зарое веселых трое, Роем мы глину и возим вверх. В мокрую глину мы не зароем Нам для грядущего данных вех…Конечно, они не шибко грамотные по части поэзии, не много смыслят в законах стихосложения. Но сам факт, что их товарищ, заройщик Лешка Хворостов, сочиняет стихи, удивил и обрадовал. Знай наших!
— Складно! — одобрил Назар. — Только почему написал, что на зарое нас трое, когда нас пятеро?
— Для рифмы, — откровенно признался Алексей. — Пятеро не получается.
— Проверять не будут! — резонно заметил Сергей Полуяров. — Не милицейский протокол, где все факты должны соответствовать.
— Правильно! — поддержал Петрович. — Какая разница — трое или пятеро. Не в числе соль. Стихи подходящие, только по одному судить нельзя.
— Так у меня еще есть.
— Обнародуй!
— Сырое. Только вчера написал.
— Не выкобенивайся. В поэты настоящие еще не вышел, а цену набиваешь.
— Раз хотите… — согласился Хворостов. — Тоже о нас. Так и называется: «Кирпичи».
— Хорошо! — одобрил Петрович. — Тематика рабочая. Кто о нас напишет, как не свой же брат трудяга. Душу рабочего человека надо знать, а не просто чирикать, как воробьи на базарной площади.
Теперь Алексей читал по бумажке, — видно, и впрямь только написал. Прежней напевности не было, но получалось, пожалуй, еще лучше:
Нашу яму все зовут зароем! Каждый день с семи до четырех Глины пласт лопатами мы роем, Что змеею вкруг завода лег. К полудню крутые наши спины Солнце лапой гладит горячо. Солнце кажется нам слепленным из глины Красным обожженным кирпичом.— Здорово! — не выдержал Сергей Полуяров, влюбленно глядя на друга. — Такие стихи и в Москве напечатают.
Ободренный похвалой, Алексей принялся читать с еще большим чувством:
Рукавом, засученным по локоть, Вытри лоб, где пота села сыпь, И опять спокойно, не с наскока Вагонетку полную насыпь. Мышцы крепки, и движенья метки, Знают руки, что такое труд. И без перерыва вагонетки Тушами раздутыми ползут.— От дает! — вставил свое слово и Назар Шугаев. — Как Демьян Бедный!
Алексей продолжал:
Там у пресса глину рвут на части И, вдобавок посолив песком, В зев зубастой, чавкающей пасти Шлепают за комом ком. В трех шагах от нашего зароя, Где был раньше свален сор и лом, Плотники и каменщики строят Новый окноглазый дом.