— Это всё Армавирка, — говорила Шурочка Обёрткину, который принёс Нюре последние цветы с Овечкиного взгорка.

Но это был не Армавирка. Ему так и не удалось вырваться. А насылающим северный ветер стал совсем другой человек. Он уже давно ждал момента, когда же можно будет заняться своим ремеслом. Уж и нянюшка еле ходила, и воздушных змеев Шурочка понаделала, а всё равно внутри страны ничего не менялось. Но как только Нюра переборола свой страх и Обёрткин из медведя снова стал Обёрткиным, Насылающий Ветер слегка дунул.

Армавирка вернулся. Но это был другой Армавирка, с потухшими глазами. Он больше не мог вызывать ветер, ни северный, ни любой другой. А когда видел человека на велосипеде, уходил куда-нибудь на берег реки, ни с кем не разговаривал. Как назло, великов жители понавезли с Запада великое множество. Уж и Нюра каталась, и Обёрткина научила. Наконец Армавирка не выдержал и ушёл. И Шурочка — вместе с ним. Куда они отправились, не знает никто, даже северный ветер. Но, судя по тому, что солнышко каждый день приходит с востока, они где-то там. Оно всегда вставало послушать, как поёт Шурочка.

На третий день ей это надоело.

— Уйдём, — сказала она.

— Куда?

— Не знаю, неважно, важно не это, уйдём, я не могу смотреть, как ты тоскуешь здесь. Уйдём, прошу тебя, куда захочешь. Ты устал.

— Я думал об этом, Шурочка, я хотел уйти один, без тебя… Да, без тебя… Ты здесь выросла, у тебя родители, сестра, няня.

— Я выдержу, уйдём.

Никого не предупредив, держась за руки, Армавирка с Шурочкой спустились с башни и пошли. От замка до границы Таэваса два дня быстрого ходу. Они преодолели этот путь за неделю. Шли не спеша, присаживались на пеньки. В деревнях пили квас и молоко из крестьянских крынок. Подбирали последние листья. Прощались со страной.

На второй день пути выпал снег. На четвёртый — начал таять. В Таэвас, как и в другие страны, возвращалась весна. А они покидали родину. Шли к солнцу.

— Что я наделал, что наделал… — бормотал Армавирка, — и никто, никто не помнит, все забыли. Война, беспамятство, застывшее время — всё из-за меня…

— Всё прошло, прошло, — успокаивала его Шурочка.

— Стыдно, стыдно-то как, — не замечал он её утешений, — лучше, ты права, лучше уйти, чтобы никто не видел меня, не попадаться никому на глаза. Если уж…

Так они дошли до границы своей страны. Река Рубежница преградила путь. Армавирка и Шурочка ступили на мост.

— Не пущу, не пущу, не пущу, — зашептала вода.

— Ну, пожалуйста, ну Рубежница, — просили они.

— Зачем, зачем, зачем?

— Больно, Рубежница, отпусти.

— Не пущу ветер, не пущу Шурочку. Не пущу ветер, не пущу Шурочку, — гремела вода о камни.

— Я больше не ветер, я могу уйти.

— Ветер пущу, пущу ветер, Шурочка, стой.

— Я его жена, я пойду с ним.

— Не ври, не ври, не ври.

— Ну, тогда обвенчай нас. Пожалуйста, я не смогу без него. Даже в Таэвасе.

— Муж для жены, жена для мужа. Муж для жены, жена для мужа. Муж для жены, жена для мужа, — успокаиваясь, пропела вода и вынесла на берег два колечка.

— Спасибо, Рубежница.

— Спасибо, Рубежница.

Пока они надевали кольца, река пела:

— Муж для жены, жена для мужа. Муж для жены, жена для мужа.

Муж для жены, жена для мужа…

Армавирка с Шурочкой надели кольца и снова ступили на мост.

— Ветер пущу, пущу жену ветра. Ветер пущу, пущу жену ветра, — бормотала Рубежница, пока они шли по мосту.

А когда сошли на противоположный берег, мост разделился на две части, каждая из них поползла вверх. Обратной дороги не было.

— Больше никого, а эти сами вернутся. Больше никого, а эти сами вернутся, ветер вернётся, — пропела река им вслед.

А Страна жила по-прежнему, начиналась весна, Овечкин взгорок вскоре должен был покрыться цветами. Король издавал приказы, поезд ходил медленно — ехать и ехать, глядеть из окна, пить чай… Нюра оканчивала школу, каждый день у неё гостил Обёрткин. Нянюшка собирала росу, Насылающий Ветер исправно работал.