— Ке каццо? — не понял Тоник.

Старик с зеркальными ботинками снова тыкал иссохшим пальцем в направлении пола. Тоник вернулся в кабину. Старик нажал на кнопку с буквой «F», и лифт снова пополз вниз.

На этот раз они приехали куда надо, в коробку из-под дорогих сигар. Первый этаж, стало быть, был не первым, а каким-то другим. За стойкой регистрации по-прежнему торчал этот стронцо Бела Будаи. Этот каццо в адмиральской форме.

Входные двери прокрутились. Тоник оказался на улице. Все вокруг было каким-то странным, хотя ничего странного вроде не происходило. Чудной была зима без снега, воздух с горчинкой, невидящие лица прохожих, дома с потемневшими от дыма и старости стенами. Горизонтально заштрихованные жалюзи окна верхних этажей. Закутки и подворотни, сплошь обвешанные и заставленные вывесками, застроенные витринами, в которых чего только не стояло, не лежало, не висело! Одежда. Украшения. Обувь. Галантерея. Миллионы ярких сувениров во чреве тысяч игральных автоматов. И такое странное состояние, будто пьян, хотя не выпил ни капли. Будто обалденно трезв, хотя и набрался до чертиков. Будто спишь наяву. Или, наоборот, бодрствуешь во сне.

В застекленной будочке на краю тротуара продавали цветы. Будочка была похожа на светофор с тремя одновременно включенными секциями. И внутри этого прозрачного кубика столько топорщилось всего лепесткового, махрового, колокольчатого, белого, синего, красного, желтого, что просто глаза разбегались. Тоник решил купить для Ирэн маленький живой оранжевый подсолнечник. У нас он еще горицвет называется. В общем-то, конечно, не совсем горицвет. Скорее — оранжевая ромашка.

Тоник зашел в киоск. Пожилая, аккуратно причесанная мадам захлопотала вокруг него, залопотала, закатила глаза:

— О, элеганс!

Мол, губа у вас, месье, не дура, знаете, что взять. И показала три пальца. Мол, три цветка будет в самый раз.

— Пардон, мадам, — ответил Тоник, выдвигая со своей стороны один встречный палец.

Продавщица все поняла. И оценила. Продавщица даже прикрыла глаза, восхищаясь изысканным вкусом Тоника. Мол, подарить один такой цветок — это еще больший элеганс. Это вообще…

Пришлось за такое дело выложить две синенькие. Две из пяти, что ссудил Платон. Тоник, конечно, не ожидал у них тут за границей подобной дороговизны. Чтобы за один какой-то цветок — две бумаги величиной с наши двадцатипятирублевки. Хотя цветок, с другой стороны, был в большом порядке — тут и говорить не о чем. Тоник бы и себе такой купил.

На карте, которую ему дал Слава Бандуилов, значились не только площади, проспекты, улицы, но и каждый дом, будто карта предназначалась специально для шпионов, занимающихся мелкими диверсиями. По такой карте ориентируешься запросто, лучше, чем в Москве, — словно всю жизнь провел в Будапеште. Тоник, кстати, вообще хорошо ориентировался на местности — не то что Платон с его прирожденным топографическим идиотизмом. Даже не понятно, как воевал этот стронцо на войне. Как вообще он мог воевать в составе десантно-диверсионной группы.

У развилки улицы Тоник свернул налево, потом еще раз и оказался в лабиринте запутанных, как макароны, переулков, напоминающих закулисные катакомбы клуба, в заводинках крошечных площадей и небольших перекрестков, загроможденных витринами маленьких магазинов, закусочных, кондитерских, мастерских. Стены домов уходили так высоко, что смыкались над головой, а здесь, внизу, шла тихая, перетекающая из помещений на улицу и обратно жизнь — будто площади служили лестничными площадками, а переулки — коридорами одного здания.

Вся эта вроде как страна Диснея примыкала к малолюдной площади с платной стоянкой автомашин и памятником из белого камня посредине, изображающим группу переплетенных фигур. Через каждые несколько метров стояли автоматы-счетчики, похожие на мини-бензоколонки. Всюду бродили пегие, перламутровые мелкие голуби. Где-то здесь, совсем рядом, находилась улица, на которой жила Ирэн.

Чтобы проверить память, Тоник еще раз заглянул в свою рассыпающуюся записную книжку, разбухшую от вклеенных в нее объявлений, вырезанных из рекламного приложения к вечерней газете. Это были многочисленные предложения женщин и девушек, желающих познакомиться с мужчинами, выйти замуж, обрести временного или постоянного друга. Вырезки пожелтели, клей покоробил страницы. Тоник нашел написанный от руки адрес Ирэн, сверился с картой.

За деревьями небольшого скверика высился дом, весь в строительных лесах. Штукатурка во многих местах отвалилась, куски сырой известки легко крошились и мялись под ногами, будто рассыпанный крутой творог. Белесые, оплывшие выбоины в розовой стене были, скорее всего, старыми следами от пуль и осколков. На углу висела металлическая табличка с названием улицы, которое было написано очень четко — белым на голубой эмали, и Тоник почувствовал, как гулко вдруг заколотилось сердце в груди.

По дощатому настилу он прошел вдоль стены. Большие деревянные ворота дома были открыты настежь. Он вошел в подворотню, поднялся и спустился по ступенькам, ведущим во внутренний двор, где находился не защищенный дверью проем. Стертые, просевшие, обглоданные ступени, образующие серпантин гулкой каменной лестницы, уходили в темную неизвестность. Пройдя несколько длинных лестничных пролетов, он обнаружил новую эмалированную белую табличку на стене: «I emelet» — первый этаж. Лестница вела вверх, но преодолеть первый этаж оказалось невозможно. Приключение с лифтом в гостинице повторялось.

Поднялся еще на два этажа, также бесконечно долгие. От площадки в обе стороны расходились рукава опоясывающей дом галереи. Вновь открылось пасмурное небо, ставшее вдруг совсем близким. Далеко внизу зияло прямоугольное дно пустого колодца.

Зашуршала на ветру белая папиросная бумага, в которую был завернут цветок. Закружилась голова. Вдруг мысль, что он не застанет Ирэн, заставила его содрогнуться. А если нет ее здесь? Уехала. Сменила адрес. Вышла замуж. Сколько времени прошло с того лета, когда она приезжала в Москву? Сколько лет, месяцев или десятилетий?