Трудная складывалась ситуация, как ни крути. И так плохо, и эдак. Тут требовалось какое-нибудь нестандартное решение. Требовался умный, неформальный совет какой-нибудь доброй души. И добрая душа нашлась. Она всегда, кстати, находится, когда в том возникает насущная потребность и историческая необходимость.

Юноша, работавший в Правой лаборатории, дружил с девушкой из отдела техники безопасности. Он был как раз одним из тех, кто падал в обморок от запаха кетенов. Ему сам бог велел давать добрые советы.

Профессор Степанов с понедельника в командировке, — прикинули заинтересованные в этом щепетильном деле. Что, если позвонить его заместителю Ласточке и попросить подготовить образцы тех веществ, с которыми они работают? Кротоны, кетены, что там еще? И никакой тенденциозности. Что покажет анализ? Ведь совершенно безвредных веществ нет. А вредных? Да сколько угодно!

Ласточка, конечно, может отказать. Но вдруг не откажет? Все-таки официальная просьба. Из отдела техники безопасности.

Так. Пойдем дальше. Возвращается из командировки Степанов, отправляется жаловаться. На кого? — На отдел техники безопасности. — Отдел-то при чем? — При том, что послал в Институт токсикологии вещества, которые посылать туда было не нужно. — Какие вещества? Минуточку. Сейчас проверим. Выясним. Уточним. Да, действительно, посылали. — Зачем? — А кто его знает… У нас этим делом молоденькая сотрудница занималась, новенькая, еще не опытная. Может, что и напутала. Ну послали. Ну ошиблись. Лишнюю работу проделали. У вас-то какие претензии?

Юной доброй душе, живущей душа в душу с другими душами Правой лаборатории, посоветовали поделиться своими волнениями, сомнениями, соображениями с новенькой, неопытной девушкой из отдела техники безопасности, с которой Добрая душа состоял в неформальной связи. А тут еще эта история с Таганковым. Девушка, охваченная тревогой за жизнь и здоровье своего юного друга, возьми да и позвони в лабораторию профессора Степанова.

Последующее известно.

3. СОМНИТЕЛЬНАЯ КАНДИДАТУРА

2 июля в 16.25 по местному времени заведующий отделом Сирота связался по телефону с заместителем директора и сообщил, что выполнил его поручение.

— Хорошо, Игорь Леонидович, — выразил свое одобрение Владимир Васильевич Крупнов. — Оперативно работаешь. Кого даешь?

— Есть тут один. Таганков.

— С ним разговаривал?

— Да. Пришлось пообещать ему прибавку из директорского фонда. Иначе трудно было решить вопрос.

— Завтра же с утра пусть отправляется к Вигену Германовичу.

В 16.28 Владимир Васильевич соединился по селектору с отделом информации.

— Виген Германович, перевожу к тебе человечка от Сироты. Таганков. Из степановской лаборатории. Вполне подходящий, знающий язык. Завтра будет.

— Спасибо, Владимир Васильевич.

— А что такой голос недовольный? Нужен тебе человек или нет?

— Очень нужен, Владимир Васильевич. Но завтра как раз я должен быть в Лютамшорах, — сказал Виген Германович первое, что пришло в голову.

— Что за беда! Поручи кому-нибудь им заняться.

— Хотелось бы побеседовать лично.

— Побеседуешь позже.

— Может, через несколько дней? Мне и посадить-то его пока некуда.

— Что-то ты крутишь, дорогой. Или кандидатура не устраивает?

— Нет, я не возражаю…

Щелкнуло и замолкло. Заместитель директора дал отбой.

Зачем такая поспешность? — встревожился Виген Германович. Сомнение, недоверие, какое-то недоброе предчувствие стеснили его сердце. Куда торопится Крупнов? Куда и зачем? Подобной прыти даже при решении самых неотложных вопросов отродясь за ним не водилось. А тут вдруг так сразу расщедрился. «Таганков», — прочитал Виген Германович свежую запись на перекидном календаре. Кто такой Таганков?

Память у Вигена Германовича была феноменальная. Когда однажды после маленького дружеского застолья, шутки ради, он попробовал соревноваться с отдельскими электронно-вычислительными машинами, ШМОТ-2 проиграла ему сразу, а «Латино сине флектионе» сопротивлялась не более десяти минут. И всем стало ясно тогда, что если Вигену Германовичу уступают электронные машины, то человеку даже нечего и пробовать состязаться с ним. Может, потому с Вигеном Германовичем никогда не спорили. Никогда не возражали. Если он говорил «нет» — это значило «нет», а если «да» — то это было твердое «да». Никто не мог припомнить случая, чтобы заведующий отделом информации повысил голос, но каждое произнесенное им слово было отлито, казалось, из сверхплотного вещества. Он держал в голове сотни телефонов, тысячи лиц, огромное количество многообразной полезной информации, мог, например, умножить в уме семизначное число на восьмизначное, разделить, вычесть, сложить, извлечь корень, возвести в степень, определить нужный процент. Увидев человека хотя бы однажды, он запоминал его на всю жизнь. Если он даже краем уха когда-либо слышал, что Нина Павловна из технического отдела — родственница академика Скипетрова, то, спустя десятилетия, мог включить уникальный свой мозг, перебрать всех известных ему родственников академика, все, что когда-либо слышал о них и о людях, его окружавших, чтобы уже через секунду получить готовый ответ. Несомненно, Виген Германович был одним из немногих, кто наверняка знал, в какой мере Нина Павловна является родственницей академика Скипетрова и даже в каком колене, однако знанием своим обычно ни с кем не делился.

Вообще Виген Германович был столь сдержан и скрытен, что постороннему его способности могли показаться самыми обыкновенными, и лишь приближенные сотрудники, в чьем присутствии были посрамлены ШМОТ-2 и «Латино сине флектионе», крепко усвоили, что Виген Германович знает, помнит и может все.

Тем не менее, как и другие начальники отделов, Виген Германович пользовался настольным календарем, делал в нем разнообразные пометки, записывал телефоны, фамилии, время назначенных встреч — как бы затем только, чтобы ничем не выделяться из своей среды.