— Раз уж мы на машине, поедем, пожалуй, на станцию. Там продают более свежий хлеб.

Мы остановились на обочине асфальтированного круга, где обычно разворачивается автобус лукинского Дома творчества. У переезда с той и с другой сторон выстроились машины. Их почему-то не пропускали, хотя вот уже минут пять никаких поездов не было.

— Я пойду с тобой, — сказала Марина.

Мы шли по привокзальной площади, взявшись за руки. Две толстухи с ополовиненными мешками семечек плевались шелухой, разлетавшейся по ветру, и, подталкивая друг друга, кивали в нашу сторону. Старичок железнодорожник оглянулся, и я долго чувствовал спиной его любопытный, пристальный взгляд. Яркое платье сестры и мой городской вид делали нас привлекательными для привокзальной публики.

Мы перешли через пути, в маленькой хлебной лавочке, примостившейся у обочины шоссе, купили три горячих, благоухающих хлеба и, довольные столь успешным исходом вылазки, отправились в обратный путь.

Машина успела нагреться на солнце. От нее пахло бензином и теплой резиной, а внутри было душно. Я открыл оба окна и спросил:

— Тебя не продует, когда мы поедем?

Она не ответила.

Тогда я предложил ей отщипнуть кусок от буханки, но она отказалась, и в ее отказе почудилось мне что-то странное, тем более, что, когда мы были в булочной, она с таким нескрываемым вожделением вдыхала духовитый пшеничный запах, что во рту становилось сладко.

— Тебе не напекло голову?

Она лениво покачала головой и отвернулась к окну.

— Если не возражаешь, давай остановимся у почты. Мне надо позвонить. Подождешь меня?

Она покорно вылезла из машины и, пока мы шли к маленькому неказистому домику с рекламой сберкассы на фасаде, не проронила ни слова.

«Денег накопил — машину купил». Мужчина со стертым лицом жулика протягивал небу сберегательную книжку, как бы призывая его в свидетели защиты, которая попытается доказать, что машина куплена на трудовые доходы.

23

Я попросил соединить меня с Москвой и наблюдал, как телефонистка ковырялась с бесчисленными штырьками, то выдергивая их, то вставляя в гнезда.

— Симпатичная у вас дочка, — сказала телефонистка. — Москва? Москва говорит! Идите во вторую кабину. Москва? Говорите.

На том конце провода кричали:

— Алло! Плохо слышно. Валя, выключи мотор! Теперь хорошо. Андрей Александрович?

— Добрый день, — сказал я, не узнавая своего почему-то вдруг охрипшего голоса. — Как прошел опыт?

— Лучше, чем ожидали. Выход шестьдесят пять процентов. Но не это главное. Вчера получили два письма. Прекрасные результаты. Высокая эффективность при очень низкой концентрации.

— Почему тогда у фармацевтов все крысы погибли?

— Опыты проводили на собаках. Эль-де-пятьдесят имеет астрономическую величину.

— Непонятно.

— С крысами несовместимость — или как это там у них называется? Такие вещи бывают. Сережа ездил к ним. На крысах пробовали комбинированный препарат: могло сказаться видовое различие. В сравнении с фентиозиновыми препаратами наши имеют гораздо большую активность.

— По-моему, еще рано радоваться. Все-таки человек — не собака.

— Только крысы такие чувствительные.

— Если бы на обезьянах подтвердилось…

— На обезьянах и на свиньях. Даже на человеке.

Мне показалось, что я ослышался.

— Сережа к ним ездил и просил… Там у него товарищ работает… Вообще они очень заинтересованы в нашем препарате… Сережа попросил, чтобы ему вкололи.

— Он что, с ума сошел? — заорал я в трубку.

— Испытания затягивались, и он решил ускорить дело. После полученных результатов почти ни у кого не было сомнений. Мы уж его ругали. Но, с другой стороны, вы ведь знаете, Андрей Александрович, нашу ситуацию. Нужно было как можно скорее прекратить разговоры о бесперспективности нового препарата.

— Что с ним?

— С Сережей? Ничего. Хотите, позову к телефону.

— Теперь надо связываться с Шепелевичем.

— Все сделаем. Отдыхайте спокойно. Как погода?

— Солнце, жара. Сейчас немного легче.

— А у нас с утра дождь.

— Видно, сюда не дошел.

— Вам звонила днем женщина. Назвалась вашей знакомой. Алло! Фу! Что за черт? Вы меня слышите?

— Да-да.

— Звонила женщина. Какое-то странное у нее имя. У меня записано, сейчас посмотрю.

— Не нужно, — сказал я поспешно. — Нет-нет, не нужно. Потом как-нибудь.

— Еще главный инженер завода звонил. У них с сырьем не ладится.

— Что именно?

— Он хотел говорить с вами.

— Хорошо, я приеду.

— Отдыхайте спокойно. Вы же в отпуске.

— Я приеду, — сказал я.

После кабины в помещении почты казалось прохладно и даже сыро. Я взмок с головы до ног и теперь остывал.

Поворот дороги отвлек меня. На шоссе у водокачки валялся велосипед, рядом лежала перевернутая корзина с грибами, несколько из них было раздавлено и оставило скользкий след на шоссе. Чуть в стороне, в кювете, лежал мотоцикл. Человек пять толпились у места аварии, и я испугался, что Марина может увидеть страшные следы дорожной катастрофы. К счастью, жертв не было. На всякий случай я притормозил, чтобы, если нужно, подвезти пострадавших к больнице, но мне махнули рукой: проезжай!