Карено. И это написалъ я?

Тарэ. И дальше: «Человкъ становится психически и физически старикомъ, достигнувъ пятидесяти лтъ. Онъ дышитъ съ трудомъ, когда шнуруетъ башмаки, и долженъ отдыхать, написавъ книгу. Если у него есть имя, то онъ долженъ имть агентовъ, чтобы распространять его дальше. У него есть соучастники за границей, агенты въ Германіи, Англіи и Франціи; но особенно важенъ нмецкій агентъ. А самъ онъ воображаетъ, что еще молодъ. Чтобы не отстать отъ времени, онъ приноравливается къ юности и тайкомъ читаетъ ея книги. И это онъ длаетъ не для того, чтобы въ душ порадоваться тому новому, что онъ встртитъ, но единственно, чтобы научиться и позаимствовать — слава и честь ему за: это! Если юноши найдутъ новый путь, старецъ начнетъ самъ себ нашоптывать на ухо: „и ты можешь итти этой дорогой“. А если нмецкій агентъ — человкъ, знающій свою обязанность, то онъ немедленно оповстить въ широко распространенныхъ газетахъ, что именно этотъ прекрасный старецъ первый — прежде всхъ — и нашелъ новый путь. И старецъ, имя за собой полсотни лтъ, будетъ себя чувствовать въ высшей степени прекрасно»…

Карено прерываетъ его. Нтъ, я написалъ это слишкомъ опрометчиво. Почему вы цитируете именно это мсто? Что это значитъ? Это безумныя мысли. Съ тхъ поръ я сталъ зрлымъ человкомъ. Неужели я это дйствительно писалъ?

Тарэ. Да, но двадцать лтъ тому назадъ.

Карено. Какія глупости! Пятьдесятъ лтъ еще не старость. Я, вроятно, написалъ «шестьдесятъ»?

Тарэ. Вы написали «пятьдесятъ». Заключеніе гласитъ такъ. Сжимая кулаки. «Зачмъ переносите ложь, вы, юноши? Почему не идете вы на улицу, не ищете человка пятидесяти лтъ и не говорите ему: «прочь съ дороги, старикъ! Мы моложе тебя. Твоя жизнь кончена, дай мсто нашей. Умирай съ Богомъ».

Нкоторые. Браво! Браво!

Карено. Теперь они гремятъ. О, замолчите… Нтъ, это было написано не подумавъ. Вытираетъ лобъ. Коротко и ясно: чего вы требуете отъ меня, господа? Вы вдь знаете, что мн самому пятьдесятъ лтъ.

Тарэ. Тмъ-то вы и велики, что вамъ пятьдесятъ лтъ и вы еще молоды.

Карено. Да, я еще молодъ. Не правда ли, вы тоже такъ думаете? Но я созрлъ противъ прежняго.

Хойбро. Итакъ, на выборахъ мы можемъ на васъ разсчитывать?

Тарэ. Пст! Это само собой разумется! Къ Карено. Весьма возможно, что теперь вы стали опытне, чмъ раньше; я не могу судить объ этомъ. Но во всякомъ случа мы дорожимъ вами такимъ, какимъ вы были прежде. Вы не звучали за одно съ хоромъ глупцовъ, вы были драгоцннымъ диссонансомъ нашей страны.

Карено. Да, такъ когда-то было. Въ Персіи есть поговорка: Я спрашиваю своего муленка: «Мой быстрый скакунъ, можешь ли ты перенести меня въ городъ?» И муленокъ встаетъ на дыбы и говоритъ: «Да». Черезъ двадцать лтъ я спрашиваю того же муленка: «Послушай, муленокъ, мой гндой скакунъ, можешь ли ты перенести меня въ городъ?» И онъ падаетъ ницъ и хрипитъ: «Да».

Хойбро. Что это значитъ?

Карено. Это значитъ, любезный Хиіібро, что воля человка не свободна.

Хойбро. Ахъ, такъ.

Карено безпокойно. Разв раньше, когда я былъ молодъ, я не говорилъ этого?

Тарэ. Вы учили: «Жизнь — это свободный подарокъ творенію, которое черезъ это становится несвободнымъ».

Карено облегченно. Ну да, это то же самое: «которое черезъ это становится несвободнымъ» Благодарю васъ, Тарэ. Мой теперешній взглядъ не противорчитъ прежнему.

Хойбро. Надо ли это понимать такъ, что въ день выбора ваша воля будетъ несвободна?

Тарэ вопросительно. Нтъ, вдь мы неврно поняли васъ?

Карено. Вы все съ вашими вчными выборами, Хойбро. Горячо. Взгляните на мои сдые волосы, господа. Мн уже пятьдесятъ лтъ. Неужели вы снова хотите изгнать меня?

Тарэ. Почему же? Этого мы совсмъ не хотимъ.

Карено. Если я исполню ваше желаніе, то вы меня больше не увидите. И меня пугаетъ не разлука съ отчизной, это мн уже приходилось переживать, но, уходя отсюда, я оставлю здсь половину моей души.

Хойбро. Мн кажется, это сказано довольно ясно. Идетъ къ дверямъ на заднемъ план.

Карено. Вы не читали сегодня замтки въ газет Бондесена?

Нкоторые. Нтъ.

Тарэ. Мы не читаемъ этой газеты.

Карено. Но чего же вы собственно хотите отъ меня, друзья мои?

Тарэ. Вы были такъ веселы и уврены, когда мы пришли къ вамъ сегодня.

Карено про себя. Это была борьба.

Хойбро. Вашимъ двоякимъ отношеніемъ къ выборамъ вы внесли смуту въ наше общество. Если вы выйдете изъ него, то все погибнетъ.

Карено. Такъ вы для этого и пришли ко мн?

Хойбро. Мы ставимъ вамъ простой вопросъ, который ршаетъ все: вы раздляете наши взгляды или выходите изъ общества?

Карено. А вы, Тарэ?

Тарэ сжимаетъ кулаки, печально. Я обращаюсь къ вамъ съ тмъ же вопросомъ.

Карено. Взгляните на мои сдые волосы.