Потом прибавил, что ручку мне подарили, и говорил это таким тоном, чтобы она подумала, что подарила мне её девушка.

Но и это не произвело на неё впечатления. Так и не удалось поднести ей ручку, хоть я и пустился на хитрости.

Я старался насколько возможно и придумывал один план за другим. Одну неделю я пробовал быть молчаливым и сдержанным, чтобы она могла проявить женскую жалость, на другую был весел и пытался блистать быстрыми и остроумными ответами. Алиса только сказала:

— Сколько времени ты в Америке?

— В общем больше шести лет, — отвечал я. — Я здесь второй раз.

— А ты, Фредди?

— Я здесь родился, — ответил Фред.

— Видишь разницу, — сказала мне Алиса.

Потому что самый шик — родиться американцем. Она и звала Фреда Фредди, чтоб было по-американски, а не по-немецки.

— Посмотри на его волосы! — говорила Алиса о волосах Фреда. — Точно золото. Что ты сделал с своими волосами, Нут?

— Они вылезли у меня в прерии, — отвечал я. — Но теперь, кажется, они опять укрепились и вырастут.

— Вот как, — сказала Алиса.

Но настал день. когда и моя звезда взошла высоко, и я на короткое время стал победителем на ферме. То были гордые часы.

Приехал в гости маленький внук Роджерсов, его звали Эдвин. Мальчуган много бывал со мной, ходил со мной в прерию, где я брал его на плуг и давал править. Однажды, когда он остался с дедом на ферме, с ним случилось маленькое несчастье. Старик бросал доски с чердака по лестнице, одна из этих досок пошла криво и ударила ребёнка углом возле уха. Эдвин упал, как мёртвый.

Поднялся плач во дворе, Алиса кричала мне, бывшему неподалеку, чтоб я моментально шёл домой. Я выпряг мулов из плуга, пустил их, куда глаза глядят, а сам побежал домой. Но Алиса, должно быть, только от растерянности обратилась ко мне, она опомнилась и стала звать и Фреда, потому что больше полагалась на него. Она погнала Фреда запрягать лошадей в повозку и скакать за доктором.

Когда я пришёл домой, дед и бабка были в отчаянии и не могли удержаться от криков, мистер Роджерс таскал ребёнка взад и вперед по полу, не будучи в состоянии привести его в чувство.

Старое воспоминание из детских лет помогло мне, и я сразу сообразил, что надо сделать.

— Снимите с тиего куртку! — сказал я.

У меня под подушкой на кровати лежала бритва, и я побежал за ней. Вернувшись, я засучил Эдвину рукава рубашки и уколол ему жилу на руке.

Женщины вскрикнули и бросились на меня, как безумные, особенно Алиса была вне себя и говорила, что я хочу убить ребёнка. Я топнул ногой и приказал ей отойти, здесь дело шло о жизни и смерти, а я хотел спасти ребёнка! Старик Роджерс сдался при этих властных словах и помог мне держать руку.

— Разве хорошо пускать кровь? — спросил он только. Когда я хорошенько сделал надрез, показалась кровь, сначала в виде маленькой капли, потом в виде тоненькой струйки. Я открыл рубашку и приложил ухо к груди Эдвина. Сердце не билось. Тогда я взял его за ноги и начал раскачивать головой вниз, тут кровь полилась струей. Я опять положил ребёнка и прислушался — сердце слабо билось. Это была удачнейшая операция, какой я только мог желать.

Мы все стояли и смотрели на ребёнка. Маленькие пальчики слегка шевелились на одноии руке.

— Вон, он шевельнул пальцами! — сказал мистер Роджерс, задыхаясь от радости.

— Он шевельнул пальцами! — сказала старая бабушка и вышла, всхлипывая.

Немного погодя ребёнок раскрыл недоумевающие и растерянные глаза и опять закрыл их.

— Он посмотрел, — сказал мистер Роджерс, — он жив.

Он позвал жену и рассказал ей об этом.

— Принесите мне полотняную тряпку, — сказал я Алисе.

Алиса долго не возвращалась, а я становился всё смелее и смелее, схватил первое, что мне попалось на глаза: только что начатую работу их, кусок белаго полотна, вырезалт, квадрат для корпии и ещё оторвал длинную полосу на бинт.

Алиса вошла и сказала:

— Ты разорвал мой тонкий чепчик?

— Я заплачу вам за него, — ответил я, дёргая корпию. Миссис Роджерс была совершенно уничтожена моей важностью и познаниями и сказала дочери:

— Молчи, Алиса.

Эдвин взглядывал всё чаще и чаще, стонал и наконец потянулся к ране на голове, но я удержал его руку. Тогда он посмотрел на меня во все глаза, и я понял, что он узнал меня.

Я положил корпию на открытую жилу и завязал бинтом, что, пожалуй, мог бы сделать и раньше. Потом мы отнесли его в кровать и раздели. Он впал в забытье, а я тем временем обмыл рану на голове и тоже наложил на неё повязку.