– Сука, -говорит Оля красноволосой. Трещит тазер, женщина с криком падает на пол, корчится. Это очень больно, я когда-то на себе пробовала. Оля наклоняется над нею - снова ударить, электричеством так легко, так эффективно причинять боль, даже рук не надо напрягать...

– Оля, не смей, - приказываю я. Она выпрямляется, ее маска наконец трескается, рассыпается острыми осколками, лицо искажается болью и отчаянием. Марина, постанывая, отползает к стене.

– Я не только из-за денег, - говорит она. Не извиняется, просто говорит.
– Вы не понимаете, какие у меня руки и способности, что я могу. И как мало мне давали делать, это с ума сводило. Везде старики, авторитеты, конкуренция...

– И ты не смей, - говорю ей.
– Ты - психопатка и поедешь в тюрьму шить фартуки.

Марина смотрит, как жестокий ребенок, которому подарили микроскоп, и вот он уже кромсает живого лягушонка, стараясь не морщиться, закаляя себя для науки.

Входит Каренин - в дорогом костюме, без охраны. Представлять его не надо, он часто в новостях появляется, смотрит искренне, говорит уверенно. Сейчас он смотрит зло и говорит резко.

– Отойдите от моего сына. Он в критическом состоянии и вы подвергаете его жизнь опасности. Обсудить что угодно мы можем в комнате персонала, я вас выслушаю, мы договоримся.

– Это жена и любовница вашего донора, - подает с пола голос Марина.
– Они его видели...

– Ваш сын вас ненавидит, - говорю я Каренину, - всем сердцем, горячо. Когда ваш голос слышит сквозь наркоз - его внутри корежит. Ненавидит за то, как вы с ним обращались всю жизнь, за то, как вы его мать унижали. Из-за вас он никогда не был счастлив, только под наркотиками. И с ними он не завяжет, потому что иначе ему - только в петлю. И как же он умереть хочет, бедный мальчик...

Сама чуть не плачу от его боли. Моя бы воля - всех-всех бы девочек и мальчиков на свете от всего плохого и ранящего защитила. Сколько бы им лет ни было - я вот и Саню полюбила, потому что несмотря на свои тридцать пять, он в душе мальчишка. А этот, старший Каренин, кажется, уже лет в десять был взрослым - расчетливым, сильным, целеустремленным. Смотрит на меня непроницаемыми глазами, щурится и пистолет из-под полы пиджака достает.

– Звиздишь, - говорит, - У нас с Игорьком полное взаимопонимание всегда было. Отойди от моего сына. Считаю до трех, потом стреляю тебе в коленку. Раз...

– Игорь, - зову я.
– Мальчик, ты меня слышишь. Подай знак, покажи ему!

Несколько секунд ничего не происходит, а потом человек на кровати начинает поднимать руку. Медленно, очень медленно. Кожа неестественно-розовая, местами черная. Исхудавший палец распрямляется в неприличном жесте, потом рука падает.

– Полиция должна прибыть в течение часа, - говорю я и делаю шаг от кровати. Каренин проиграл, всё.
– Мы отправили снимки нескольким надежным людям. Уберите пистолет, Юрий Петрович.

Его лицо кривится такой злобой, какой я и не видела никогда, он поднимает направленное на меня оружие, я даже испугаться не успеваю, а меня вдруг в голову что-то толкает, взрывается и мир тут же выключается с громким хлопком.

Всё, всё.

О

Ольке казалось - время вывернулось воронкой, и в нее рванулись сразу несколько событий. Кровь из Марусиной головы брызнула фонтаном, как в кино, она завалилась спиной на стойку аппарата искусственного дыхания, та с грохотом упала, выдергивая трубки из носа и рта обожженного человека. Тот дернулся, захрипел, не открывая глаз. Каренин закричал, бросился к нему, и тут Олька, оглохшая от выстрела, сзади до него дотянулась и шарахнула шокером - раз, другой, потом уже упавшего. Кусать хотелось, душить, царапать и рвать. Но её сзади за руку кто-то ухватил, она дернулась, уронила тазер.

– Да что тут за херня творится?
– заорал носатый парень в футболке "супер-Мишаня".
– Охренели все совсем, что ли?

Маруся билась на полу, кровь хлестала из головы прямо на поваленный вентилятор. Тот мерно качал воздух, трубки извивались, как прозрачные щупальца. Каренин не шевелился, его сын хрипел на кровати, кардиомонитор пищал и мигал красным. Старший хирург Марина смотрела на безумие остановившимся взглядом. Олька дернула супер-Мишаню за рукав.

– Быстро! Помоги женщине! Шевелись, видишь же, что она беременна...

– Она рожает, - Мишаня присел над Марусей, осмотрел ее голову, держа руку на животе.
– Блин, рожает. Марина, что делать-то? Черепно-мозговая, но по касательной вроде. Но схватки быстрые, уже несколько часов, наверное, как начались... Марина, скажите, что делать?

Олька пнула его сзади - несильно, но чувствительно.

– Сам решай, быстро, - крикнула.
– Давай спасай ее и ребенка!

– А остальные?

– На остальных мне плевать, - сказала Олька и побежала за каталкой в соседнюю комнату. К Сане заглянула на секунду - лежит, спит, монитор пищит зелено, спокойно.

Пусть подключают Марусю к аппаратам своим, кесарят, что угодно делают. Лишь бы спасли. Лишь бы глаза открыла. Лишь бы девочка выжила - а там уж они как-нибудь разберутся, кто кого любит, кто кому кто. Ангелы наплели между людьми золотых нитей, вот они и дергаются в этом кармическом макраме.

Лишь бы не оборвались ниточки, лишь бы удержались, во всем можно разобраться, кроме смерти. Олька толкала каталку через коридор, торопилась успеть.

С