– Хороших, но не настолько больших, чтобы стойку сделать, - женский голос стал холоднее.
– Знать им ничего не надо. Вот донор в запредельной коме, вот реципиент, пострадавший в пожаре в ночном клубе пару месяцев назад, вся страна знает, везде писали. В частной клинике, понятно, чей сын, но все чисто, вот согласие от матери донора, больше родных нет, а вот конверт с вашим гонораром... А чего лифт гудит, кто вызвал-то?..

Голоса были уже здесь, а лифт - еще нет. "Никогда еще Штирлиц..." - долбило в голове у Сани. Никогда еще Штирлиц не был так близок к...

Он резко выкатился на лестничную площадку из-за угла. Крупный мужчина в темном костюме и красноволосая молодая женщина замерли на верхней ступеньке, раскрыв рты. Саня её вспомнил - она подсела к нему в парке, у нее были сладкие духи и яркие губы, он очень удивился, когда она начала к нему клеиться, а сам все оглядывался, ждал Марусю, потом что-то укололо в бедро, он подскочил, упал, а она смотрела и улыбалась... Человек в комнате - не товарищ по Саниному несчастью, а его причина... Для этих людей он - не человек, а бочонок с органами... Ничего уже не изменить...

– А-а-а-а!
– закричал Саня и, толкнув свои капельницы изо всех сил, бросил себя на женщину. Хотел скомкать ее, покатиться с ней по лестнице, круша своим весом, зубами рвать ее белую кожу. Не человеком себя ощущал, а животным - загнанным в угол, дрожащим, но опасным, хотелось быть хотя бы опасным, хоть на что-то способным.

Женщина вскрикнула, потеряла равновесие, полетела спиной в пролет - а Саню мужчина перехватил, отбросил - сильный оказался. Саня завалился на бок, головой впечатался в стену. Пришел в себя как и был - на койке, накрытый. Над ним стоял этот, Юрий Петрович, ждал, пока Саня очнется.

– Марина сломала ногу, - сказал он, зло присвистнув на "с" - сссломала.
– Ты лишил моего ссына лучшего хирурга в этой ссраной сстране. Твоей ссудьбы это не изменит - ты мой, я на тебя охотился, я тебя купил, понял? Загнал, как медведя, всё. Марина будет ассистировать, но восемь часов не простоит, так что шансы моему Вите ты понизил. За это я с тобой буквально сделаю то, что фигурально делаю со своими подчиненными. Кожу живьем сниму, ссука. Эй ты, как там тебя, Михаил? Телефон нашел свой?

– Да я его, по ходу, в машине оставил, - ответил нервный молодой голос.
– У меня там кармашек с зарядкой...

– Начинай, - прервал его Юрий Петрович.
– Обезболивание - по минимуму, чтобы не скопытился, но прочувствовал.

– Прости, чувак, - сказал Мишаня, подходя к кровати, - не повезло тебе.

И потихоньку, склонившись к самому его уху: "Я нормально обезболю, не ссы. Хотя..." Он вздохнул и выпрямился, звякнули инструменты, зажужжал какой-то прибор, как электробритва - только не брить же его собирались? На Санино лицо натянули маску. Он попытался не дышать, продлить ясность мысли хоть на несколько секунд, отсрочить пытку... Вдохнул - и тут же реальность проросла черными пятнами, они лопались, как нефтяные пузыри. Его повернули на бок - безвольного, опять не властного над собственным телом. Что-то холодное коснулось кожи на спине, потянуло, взрезало, ушло под поверхность. Стало горячо, и холодно, и тошнотворно - тело всегда знает, когда его нарушают. Жужжание усилилось, холод двинулся вниз по спине. Больше всего на свете Сане захотелось оказаться сейчас в черном трамвае, но как он ни пытался расслабить сознание и скользнуть туда, в теплое неведение под ровный стук колес - не получалось, он был здесь, полностью здесь, с каждым сантиметром срезаемой лезвием дерматома кожи.

О

– Сказал - нет!
– Олька с оттяжкой пинала колесо Марусиного лендровера.
– Телефон пробил по номеру - какой-то Михаил Дронов, числится в медакадемии. Дом принадлежит Каренину, тому самому, кто его не знает. Вот и Федотов знает прекрасно, и вся полиция, и никто туда не сунется без фотки отрезанной Саниной головы у этого Каренина в руках. Да и то скажут - фотошоп!

Олька чувствовала, как глаза горят слезами ярости - едкие, они жгли невыносимо.

– Он сказал - может, этот Дронов - мой поклонник с сайта знакомств какого-нибудь, прислал мне, куда ехать на свидание... Он сказал - с Саниной любовной нечистоплотностью - так и сказал - нечистоплотностью - он вполне мог куда-нибудь в Крым свалить с очередной любовницей. Он сказал...

Олька разрыдалась, Маруся обняла ее, погладила по голове, как маленькую.

– Садись в машину, - сказала.
– Можно было на фамилии "Каренин" сразу разворачиваться и оттуда уходить, и так все ясно.

Двери захлопнулись, но Маруся не заводила мотор, сидела с ключами в занесенной руке, думала.

– Его сын сильно пострадал в пожаре, помнишь, восьмого марта клуб горел в Советском? Когда они все свечками оформили, кретины. Пятнадцать погибших, самого Каренина сын единственный обгорел сильно. У него еще и с сердцем что-то неладно было с самого детства...

Олька подняла на Марусю злые глаза. Она поняла. Открыла рот, чтобы выругаться - грязно, от ада до облаков в небе все обложить трехэтажно, как никогда еще не ругалась - и тут же закрыла, потому что в окошко постучал капитан Федотов, который тоже был бы в приготовленной фразе упомянут.