— Чего он тебе сказал, когда обернулся? — спросил Винс.

— Сиди тихо или что-то вроде.

Винс поднял брови:

— Ах, вот как? Ну, перед уходом мы ему еще покажем!

В зал они вернулись, когда оркестрик уже заиграл. Второе отделение было еще хуже. Номера повторялись в том же порядке, и Винсу это скоро наскучило. Он стал думать, чем бы заняться. Когда на сцену, подпрыгивая, выскочили акробаты, Винс достал нож, раздвинул ноги и загнал лезвие в красную плюшевую обивку сиденья. Пропоров дырку сантиметров в пятнадцать, он просунул в нее руку, вытащил пригоршню ваты и передал сидевшему слева Финчу.

— На-ка, подержи для меня, ладно?

Финч уронил вату на пол — его корчило от смеха. Кресло впереди Винса и справа от замухрышки, который выговаривал Финчу, пустовало. Винс спрятал нож, зажег сигарету, подался вперед и пустил дым прямо в затылок сидящему. Тот закашлялся и обернулся. Винс наградил его широкой улыбкой, и человек в замешательстве отвернулся. Наконец после игривых намеков комика-конферансье снова наступил черед Паулы Перес. В набедренной повязке и полоске того же материала поперек грудей, она была теперь рабыней и танцевала перед раскрашенным деревянным идолом в глубине сцены. Занавес опустили, когда она распростерлась перед идолом в благоговейном порыве, но тут же подняли вновь, и Перуанский Персик предстала перед публикой, прикрытая двумя огромными веерами из страусовых перьев. За это время она успела избавиться от двух полосок материи и танцевала, манипулируя веерами так, чтобы публика урывками видела проблески голого накрашенного тела

Винс наклонился и зашептал на ухо человечку:

— Ах ты, грязный старикашка, бегаешь на баб глядеть, а тебе бы сидеть дома да внучат укачивать. Хотя чего там, смотри — правда, хорош бабец? Ишь как дразнится, стерва: приоткроется — и опять ничего не видно а? Небось сидишь, думаешь, какова-то она в постельке? Хотел бы за нее подержаться, а? Всю бы ее пощупать…

Коротышка соскользнул на краешек сиденья, не отводя застывшего взгляда от сцены и Перуанского Персика, а Винс гнул свое, и с каждым разом его замечания становились все похабнее. Человечка прошиб пот, он мелкими каплями выступал у него на лбу и скатывался по мясистым щекам. Когда номер мисс Перес достиг апогея и она, удалившись в глубь сцены, отбросила веера и застыла в позе обнаженной модели, у того наконец сдали нервы: он поднялся и, спотыкаясь о ноги сидевших, выбрался в проход.

Винс выждал минуту, затем толкнул локтем Сэма — тот сидел справа:

— Давай выходи, и побыстрей!

Сэм не понял, куда клонит Винс, но тут же послушался и вместе с Финчем и Бобом, которые последовали их примеру, вышел из зала и остановился в залитом светом фойе.

— Зачем такая спешка? — спросил Боб. — Еще ведь не кончилось.

— Пиво кончилось, ресторан закрыт. Пошли!

Винс провел их до конца мощеного переулка и огляделся по сторонам:

— Вон он!

Метрах в двадцати от них человечек быстрым шаг переходил через дорогу.

— Живей, сейчас позабавимся.

Они пересекли улицу и пошли следом, держась, однако, на некотором расстоянии. Один раз он оглянулся, словно ждал, что его будут преследовать, и, не сбавляя шага, поспешил дальше. Вскоре оживленные магистрали остались позади, дорога пошла в гору. Начался район тихих захолустных улочек. Человек свернул за угол, они тоже. Он опередил их на тридцать метров — одинокая фигурка бежала по тускло освещенной улице, а с двух сторон сплошной стеной поднимались здания фабричных контор.

— Эй, ты! Погоди! — окликнул Винс.

Человечек остановился, оглянулся и припустил во всю прыть.

— Идем! — сказал Винс.

— Зачем? — спросил Боб.

— Для смеху, вот зачем.

Винс сорвался с места, остальные побежали за ним. Они без труда обогнали замухрышку, перекрыв тому путь с безлюдной улицы. Он остановился, прижался спиной к стене.

— Что такое? — спросил он. — Что вам надо?

— Хотим с тобой побеседовать, больше ничего, — сказал Винс. Они взяли коротышку в кольцо — он тяжело дышал, грудь у него поднималась и опадала, взгляд бегал по лицам ребят.

— О чем? Я спешу.

— Не терпится доложить своей старухе о красотке Пауле Перес и ее роскошных титьках, — заметил Винс.

— К чему эта похабщина? — сказал он.

— Как же, как же, — продолжал Винс, — знаем: ты у нас ценитель искусства. Спорим, ты любишь похабные снимочки и все такое. Небось носишь их с собой? Давай показывай, и мы тоже хотим поглядеть.

— Я вас не понимаю. — Стекла его очков смутно поблескивали, он переводил взгляд с лица на лицо. — Надумаешь сходить в театр, скоротать вечер — так нет же, обязательно привяжутся всякие хулиганы.

— Хулиганы? Слышали, братцы? Он обзывает нас хулиганами. — Винс взял человечка за грудки. — А ну, выкладывай свои похабные карточки!

— Нет у меня никаких карточек. Отпустите, не то позову на помощь.

— А вот это напрасно, — посоветовал Винс. — Разве так можно с друзьями?

— Тогда отпустите. И чего вы ко мне привязались, я вам ничего не сделал.

— А мы что, говорим, что сделал?

— Нет, но…

— Так чего ты раскудахтался?

— Послушайте, отпустите меня восвояси, больше мне ничего не надо.