Лежа в холодном кубрике, Саня опять представил себе ночной порт и затерявшуюся среди огромных доверху груженных барж — «румынок» свою посудину — СТ-250. Палубы у нее почти нет, только узкие проходы вдоль бортов. Все занимает трюм, прикрытый горбатыми крышками. Над ними сиротливо торчат два тамбура, ведущие вниз, в жилые кубрики. И лишь на самой корме, над машинным отделением, небольшая надстройка. В ней низкие каюты капитана, механика и штурмана. Над надстройкой прилепилась тесная рубка-скворечник. Вот и все судно.

Ребята из команды сегодня радостно суетились весь день. Шла погрузка. «Вира! Майна!» — орали портовики. Попыхивал, будто отфыркивался, плавучий паровой кран. Поднималась и снова плюхалась вниз грузовая площадка. Все белые, грузчики специальными захватками, похожими на кошачьи лапки, растаскивали по трюму мешки с мукой. Капитан и штурман бегали в диспетчерскую, ругались, придирчиво считали мешки, хлопали Саню по плечу: «На Весляну, парень, идешь, в ледовый поход. Повезло!» А что ему до Весляны. Тоже, река… Говорят, лишь в половодье и глубоко-то в ней.

И как это отец всю жизнь провел на своем катеришке? И в последние годы — все в агентстве малых рек. Вечно мелкосидящие баржонки водил, пыльные, грязные, груженные то цементом, то гравием, то углем… Нет, Саня не на это рассчитывает. Отец — хошь не хошь, грамота малая — ходил все в одной должности — рулевой-моторист. А он не для того учится…

Правда, сейчас-то уж ничего не поделаешь. Да и подработать надо: зимой на одну стипендию трудновато. Костюм бы неплохо на лично заработанные купить, привезти подарки отцу с матерью.

Команда здесь небольшая. Стоять вахты придется на две смены, по шесть часов через шесть. Значит, будут платить за недостающего. Ради этого можно потерпеть четыре месяца…

Не спит Саня, ворочается под холодным одеялом. А дождь сечет и сечет палубу, судно вздрагивает на волне, скрипит тяжко.

Уже полдень, а дождь все льет и льет. Саня слоняется без дела: не заставляют, да и желанья нет. Утром, перед уходом в Заозерье, закупили в плавучей лавке продуктов. Пришлось носить. Приволокли четверть бараньей туши. Да еще набрали говяжьей тушенки.

Непонятно Сане: куда такой запас? Ну да не его это забота…

Он только было хотел проскользнуть в рубку. Там сухо, светло. Хорошо посидеть одному. И, как нарочно, Анатолий, штурман, остановил:

— Давай-ка, Саня-практикант, сбегай за хлебом. Саня глянул на раскисший глинистый берег, прикинул расстояние до магазина: не близко.

— Сколько?

— Тридцать.

— Чего?! — растерялся Саня.

— Ясно: буханок.

— Куда их? На пристанях купить можно. — А сам подумал: «Разыгрывает».

— До самого Тюлькино никаких пристаней. Ночевать будем где придется. А вдруг тяжелая ледовая обстановка? Вон в прошлом году больше недели караван стоял… Деревенька на берегу небольшая, какой там хлеб. А ты: пристани.

Анатолий засмеялся, но вспомнил, что парень на Каме впервые, заговорил помягче:

— Может, и не тридцать, а двадцать пять надо. — Наморщился озабоченно. — Вот только мешка никакого. И дождь… Ты вот что, возьми на камбузе со стола клеенку. И держи-ка мой дождевик. Завернешь в клеенку, потом в него, рукава свяжешь и — на плечо. Два раза, парень, придется… Ну, потом высушишься.

А Саня и вымок, и вывозился в глине. Во второй раз шел, поскользнулся и съехал по откосу. Ладно хоть никто не видел. Ну и работенка!..

Наконец-то можно посидеть в рубке, покурить не спеша.

Сане хорошо видны штурман и механик Виктор. Они носят ведрами машинное масло со списанной самоходки, к которой причалена СТ-250. Оба в суконных кителях, похожих на кожанки, — до того залоснились — и вода их, видно, не берет, скатывается. Анатолий — невысокий, тщедушный, пацан пацаном. Он в сапогах и кепке-восьмиклинке с куцым козырьком. Виктор — маленький, кругленький. Брюки на коленях вздулись пузырями. На голове беретик с задорным хвостиком, из-под берета выбился такой же тоненький и несерьезный чубчик. Смешной этот Виктор. Шеи почти нет: плечи и сразу — голова. Из-под полосатого тельника чуть не до самого кадыка волосы курчавятся.

Оба они какие-то невзрачные. Лица хмурые. Перепачканная одежда. Ходят, как заведенные, по скользкой полоске палубы, носят полнущие ведра, сплескивают масло.

А тут еще рядом эта жалкая развалина-самоходка. Гулкий трюм, заколоченные двери. Выбитые иллюминаторы, как пустые глазницы. От всего веет запустением, разором. Тоска.

Зря, видно, он, Саня, послушался отца. Вдруг после окончания попадет на такую посудину. Ну чего он не видывал здесь?

Отец, когда Саня заканчивал восьмилетку, советовал одно: Казанский речной техникум. А Сане не очень хотелось туда — отнекивался. Сам тоже не придумал ничего. Так и пробегал без дела до поздней осени. Шестнадцать исполнилось, отец устроил учеником слесаря в небольшие мастерские, тут же, в затоне под Казанью. Конечно, не понравилось Сане: место чересчур тихое, работа мелкая. На следующее лето поступил все-таки в речной техникум…