Уважительно смотрел теперь Саня на Виктора и Анатолия. Шутка ли, уже по девять лет отплавали парни. А сейчас оба учатся в заочном речном техникуме.

Недолго радовался Саня чистой воде. Снова надвинулась ледяная лавина, грязная, вперемешку со щепьем, сучьями, вывороченными деревьями. Гулко забухали по скулам самоходки бревна. Запахло прелой корой и мокрой гнилью. Напоенные талыми водами, сплавные реки Иньва и Косьва вздулись, смели с берегов всю грязь и вынесли в водохранилище.

Вскоре опять ни одного оконца чистой воды не было вокруг. Приносной лед с лесных рек наглухо забил весь коридор, нажал на коренные ледяные массивы, сдвинул их. Передние самоходки успели проскочить и потихоньку пробивались дальше. А СТ-250 заклинило между двух огромных льдин и даже чуть-чуть снесло назад.

Оставалась единственная надежда — ледокол «Кама».

— Подъем! Быстро наверх! Дверь кубрика хлопнула так, что тусклая лампочка-двенадцативольтовка под потолком мигнула и совсем погасла. В кубрике стало темно и пусто.

Саня долго не мог сообразить, что ему нужно делать. Его удивила эта ранняя побудка. Ведь на вахту с шести утра, когда уже светлым-светло. Он нашарил на откидном столике карманный фонарь и щелкнул кнопкой. Часы на руке показывали четверть второго. Саня вскочил и стал быстро одеваться.

Вечернюю вахту ему не пришлось достоять. Пока было светло, все надеялись, что придет ледокол. Но к девяти часам сильно заморочало, поползли по небу рваные грязные облака. Быстро стемнело. Юрий понял: ждать «Каму» бесполезно. Там наверняка думают, что самоходки благополучно прошли по чистому коридору. Значит, ледокол встал на ночь у кромки ледяного поля, чтобы утром встретить новый караван. Поэтому с наступлением темноты Юрий отправил всю вахту отдыхать. В рубке остался лишь вахтенный матрос.

Тихо гудел и мелко дрожал корпус самоходки — на малых оборотах работал двигатель. Но к этому привычному подрагиванию примешивались непонятные тупые толчки то с левого, то с правого борта, словно судно металось между двумя упругими упорами. Под еланью и внутренней бортовой обшивкой что-то скрипело и потрескивало. Саня наспех запахнул ватник и загремел тяжелыми ботинками по крутому трапу.

Едва он ступил на палубу, как сильный ветер рванул полы, обжег размягченное сном тело, зло загудел в уши. Сначала трудно было рассмотреть что-либо. Густой, влажный снег хлестал по лицу, бил по глазам. По щекам потекли холодные струйки.

Небо нависло тяжелое, однотонное. Куда ни повернись — с обоих бортов, носа и кормы, — отовсюду доносились уханье и глухой треск. Этот однообразный грохот торосящегося льда заглушал и свист ветра в снастях, и рокот дизеля.

Палуба была обледенелой и скользкой. Придерживаясь за колючий леер и набычившись, Саня пошел вдоль борта на тревожно-красный огонь.

В рубке был Юрий. Опустив боковое стекло, он смотрел в бинокль на далекий берег, на чуть заметные огоньки лесного поселка. Он даже не обернулся на звук хлопнувшей двери.

— Сносит, черт побери! Сильно сносит, — пробормотал он и легонько стукнул биноклем по столику.

На крыше рубки топтался Виктор. Он возился со стареньким прожектором, который ремонтники так и не смогли заменить перед выходом в рейс более надежным и мощным.

Вскоре вспыхнул слабый луч света. Он наискось лег на кромку надстройки, скользнул по горбине трюмной крышки и, коснувшись близких льдин, растаял, растекся по их мутно-белой поверхности. Ветер дул с правого борта. Отсюда и надо было ожидать большей опасности.

Порывы становились все резче, все напористее. Саня стоял на ходовом мостике и смотрел вдоль прожекторного луча, чтобы сообщать капитану в рубку о движении льдин. Он чувствовал, как сильно зажало в ледяные тиски самоходку, словно его самого кто-то обхватил цепкими руками и давит, давит…

Двигатель работал неустанно, то сбавляя обороты, то взвизгивая на предельном напряжении. Юрий подавал судно вперед, пятил его — маневрировал, чтобы смягчить напор. Он использовал малейшее ослабление, малейший просвет, старался увернуться при подвижке льда от прямого тарана. Это было единственное, что могли противопоставить на самоходке силам непогоды.

Вот опять вздыбилась возле борта угластая льдина, придавленная второй, и пошла наискось под днище. На вторую наползла третья. Казалось, еще немного — и тонкий металлический борт лопнет под их напором, как сильно натянутая бумага от нажима пальца. Хлынет в трюм вода, и тогда уже никто и ничто изменить будет не в силах. Придется капитану отдать последнюю команду: сходить всем с левого борта на крепкий лед.

Юрий вцепился в штурвал с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Единственный выход — сдать назад. А как там лед, пустит ли?