Мне-то со стороны легко судить, ведь это не мой ребенок споткнулся и, так или иначе, но ушибся. Я бы уже круги выплясывал, если бы Тедди упал, и я буду выплясывать, если Ана не будет меня так же одергивать. Еще месяц-два и он пойдет. Он очень подвижен, но сам не стоит, не получается встать, хотя, прекрасно катается по квартире в ходунках.

Пусть не торопится. Всё хорошо. Мама говорила изначально, что он может пойти только к полутора годам, после года ползать… А он у меня полностью здоровый молодец.

Чёрт, кофе кончился.

Ана смотрела на меня не иначе как с завистью, когда я заказал кофе, а она взяла себе фруктовый чай. И до меня действительно долго доходило, почему она избегает «вредные» продукты и напитки. Моя героиня.

— Малышка, я куплю еще кофе, вы будете здесь? — тихо подхожу к ней и осторожно обнимаю со спины, целуя в ушко. Как же я скучаю по ней, по её телу…

— Мы будем здесь. Только подай мне рюкзак, я посажу Тедди. И купи мне что-нибудь вкусное, пожалуйста, — киваю и протягиваю Анастейше рюкзак, забирая на мгновение у неё Тедди, пока она натягивает его на себя. Сынок с комфортом устраивается в рюкзаке, откуда ему всё видно, и я чмокаю его в щеки, вызывая у него улыбку и легкое смущение, отчего он откидывается на Ану и хихикает.

— Я скоро вернусь.

Господи боже, каким же спасением для меня, для нас оказался эрго-рюкзак. Удобнее слинга, намного удобнее для Тедди, чем обычные «кенгурушки», и просто спасение, когда Тедди капризничает. Мальчишка совсем не малыш, на руках его уже трудно удержать, но укладывать спать его же нужно. Или гулять с ним, Теодор очень ручной ребенок, я разбаловал его изначально, иногда он устраивает целые концерты, когда хочет сидеть на руках на улице, и никак иначе, в коляске ему плохо.

Лотки не вызывают у меня доверия, как и странная индийская забегаловка почти при входе в парк, поэтому я возвращаюсь чуть назад, до того кафе, где мы брали чай и кофе. Беру нам с Аной свежий ягодный чай, сэндвичи с курицей, и малышке на десерт брауни, она любит выпечку. Ярко представляю недовольное личико Теодора, потому что он уже прекрасно разбирается, кто и что ест, и лишний раз сам требует « взрослую» еду. Беру моему взрослому малышу бретцель с морской солью, которую счищу с теста, прежде чем дать ему, и прогулочным шагом возвращаюсь в парк.

Ана не знает, что за ней следят, когда с ней нет охраны, как и сейчас. Это не паранойя, не недоверие. Это безопасность, и не только Теодора, но и её. Я сделаю всё ради безопасности моей семьи.

— Тыковка, кто к нам пришёл? — Тедди рассматривает толпу на площадке, а когда взглядом находит меня — тыкает пальчиком, произнося что-то нечленораздельное, но что явно имеет в себе звуки «па-па».

Скоро мы начнем учить с тобой новое слово, Тедди, которое при тебе редко кто произносит: мама.

Ситуация с Лейлой кое-что прояснила для меня: у меня есть семья. У меня не «есть сын», «есть девушка» и «у Теодора есть Ана», у нас семья. У Теодора есть мама, самая настоящая мама. Я не воспринимал это настолько серьезно до появления Лейлы.

И это единственное, за что я могу её поблагодарить.

***

— Люблю тебя, моя сладкая тыковка. Будь хорошим мальчиком, Теодор.

— Он в безопасности, вы же знаете, с ним я всегда «взрослая».

Тедди сегодня с тётей Миа, и я разделяю переживания Аны, но надеюсь, что мы отвлечемся сегодня.

То время, что Ана игнорировала и «динамила» меня, нельзя считать за ухаживание. Если мы и не можем насладиться тоской друг по другу, то вернуть ей кусочки «конфетно-букетного» я в состоянии. И малышка вполне заслуживает красивого платья, похода в ресторан и небольшую безделушку в подарок.

— Ты потрясающая в этом платье.

— Вы тоже очень сексуальны с галстуком, и не уставшим, мистер Грей, — Ана мило прикрывает рот рукой, как всегда делает, когда смущается, и я целую её тонкие пальцы, на одном из которых переливается кольцо с бриллиантами в форме знака бесконечности.

Ана игнорировала кольцо намного дольше, чем серьги. Она чертовски хорошо знает цену этой мелочи, ведь это её любимый ювелирный бренд, как мне сказала Миа, она умеет считать и ценить деньги, и она жутко хочет доказать мне, что ей плевать на моё состояние. Будто это не очевидно.

Анастейша по-хозяйски размещает свою руку на моём бедре, точно так же, как и я на её, и до ресторана не произносит ни слова, лишь улыбается сама себе, смотря на ночной Сиэтл в моём окне.

Моя малышка.