Шрифт:
Но он мечется, он не хочет забвения.
Еще немного, еще один проблеск сознания, и он откроет одну из человеческих тайн.
Мы созерцаем природу, но не проникаем внутрь ее.
А она проницательно наблюдает за нами.
Мы все предвидим, все предусматриваем. Одно-единственное звено упускаем — случайность. Но разве наша вера в полное отсутствие случайностей не есть суеверие?
Мы не верим снам и предчувствиям.
Мы верим нашему разуму.
Что является большим суеверием?
Мы вычеркнули сны из разряда природных явлений.
А природа вдруг рассердится на наше высокомерие и единым дуновением напомнит нам о том, что мы не так уж всемогущи.
Тайна заключается в том, что… существуют тайны. И он должен всем поведать об этом!
А лавина не дает…
Наконец лицо его принимает спокойное выражение. Он ожидал, он предчувствовал какую-то угрозу. А теперь нечего больше ждать, не о чем тревожиться. Неведомое воплотилось в жизнь. Он испытывает удовлетворение. Предчувствие не обмануло его.
Значит, существует нечто в нем самом, на что он может уповать.
Верный голос.
Верный, истинный…
Чей это голос?
Суеверный пробуждается от лавины. Белый сон забыт. Вокруг — пестрота жизни. Быстроглазый летний день. А может быть, это снегу снится, что он был человеком, или человек видит себя во сне превращенным в снег.
Горы снова зелено-молоды.
Момчил — светлый юноша, а летний день — молод, подобно горам. Момчил еще не суеверен. Суеверия проклевываются глубоко, в тени.
А вокруг простор жмурится от света. И ни единой тени на челе дня. Ни единого темного дуновения в душе.
И тут раздался крик. Странный, пронизывающий возникший, казалось, из ночной глубины.
Момчил и Мерзляк услышали его, возвращаясь вниз, к альпинистскому пристанищу. Они несли в себе горы, и им было легко. И вдруг они замерли. Таково было несоответствие крика и ослепительного дня.
Только сейчас они заметили, что один из горных склонов уже окрасился в вечерние тона. А вокруг — все — светло, и помина нет о темноте.
День мнится неисчерпаемым.
И вдруг — снова — крик. Задыхающийся, пронизанный мраком. Мерзляк ощущает холод среди лета. Они бегут в направлении крика — напрямик, без дороги, через овраги и камни. Крик замирает, но продолжает направлять их.
Мысленно они измеряют расстояние. Крик все отдаляется. Уже кажется, они никогда не добегут, не застанут его живым. А вечер все ближе. Словно этот темный воющий голос вызвал к жизни вечерние тени.
Они опоздали на какую-то долю секунды. Они были слишком далеко. И по своему внутреннему настрою они были слишком далеко, чтобы добежать вовремя.
Девушка лежит на камнях у подножия почти отвесной скалы. Какая-то страшная неведомая сила ощущается в ее позе. Никогда ни одно тело не простирается с такой категоричностью, если оно живое, пусть даже унесенное в глубокий сон. Сразу понимаешь, что это тело упало с высоты против своей воли, лицом к лицу с каменистой планетой. Камни обрызганы живой еще кровью.
Земля ревнива и мстит тем, кто устремляется в высоту.
Юноши не смеют коснуться мертвой — боятся причинить ей боль. Она кажется им незнакомкой, упавшей с далекой звезды, бескостной смятой птицей.
Но по летней пестрой блузке они узнают Стефку, альпинистку из Пловдива. Спрашивать не у кого. Наверху, на отчаянной высоте, повис полузадушенный крик. Уже неслышный. Хрупкий молодой человек. Первые дерзкие шаги по скалам привели его к этой жестокой петле над бездной.
Даже камни понимают: никакая земная сила уже не сможет ему помочь. Разве что чудотворная рука, протянутая небом.
А Стефка, которой всего двадцать один год, хотела взобраться туда и спасти его. Она знала, что рискует. И не достигла цели.
И все же эта девушка доберется до многих, повисших над пропастью. Она подала руку и мне. Подняла высоко в горы. И приобщила к скалам, согретым ее молодым дыханием.
Скала
Скала — характер планеты.
Недвижная, распрямившаяся скала валит на землю ветер.
Пятнистые скалы, с головы до ног одетые в осенние тона. Яркость приглушена. Но есть в цвете скал скрытая красота. Она медленно проникает в душу и необъяснимо завладевает ею.