Мэр. Может быть, послать муниципалитету Джексона красивую художественную чернильницу?

Лоу. Бросьте! Джексон — это не ваша дыра. Джексон действительно культурный город. У нас люди вообще не пишут, а чеки они подписывают вечной ручкой с твердыми чернилами. Угу.

Мэр. Мы можем подыскать серебряную вазу.

Лоу. При чем тут серебро? Америка — это не тетушка, и такое событие — не именины.

Мэр. Что-же нам подарить? Может быть, вы мне подскажете?

Лоу. Угу. Мы, американцы, помним, что наши предки когда-то прозябали в Европе. У каждого американца где-то глубоко в сердце скрыта нежность к паршивой европейской рухляди. Пошлите им этого льва. Вы сразу убьете двух зайцев: освободитесь от уродства и растрогаете граждан Джексона.

Мэр. Но я не знаю… Это ведь памятник старины…

Лоу. Что из того? Львы от возраста не дорожают, это не наполеоновский коньяк. В общем, мне наплевать на этого пуделя. Но теперь я вижу, что я напрасно с вами разговариваю. Вы старый социалист и мямля. Тот господин с ликерами производит куда более выгодное впечатление…

Мэр. Что вы, господин Лоу! Дело — только заместитель, он ничего не может решить. А я мэр, на мне лежит вся ответственность… Вы сказали — сто тонн пшеницы?

Лоу. Угу. Двенадцать сахара. Двести тысяч банок. Ни на одну больше, ни на одну меньше. Можете упаковать этого пуделя — я еду сегодня ночью, и я возьму его с собой. Я это сделаю только ради вас.

Мэр (жмет руку Лоу). Спасибо, дорогой друг! Вы не подозреваете, как трудно быть мэром! Да еще в такое страшное время… Все говорят, что сегодня начнется забастовка. Будто бы в городе Мари-Лу. Я сейчас попытаюсь успокоить людей. Сто тонн пшеницы — это веский довод. Беда, что они больше никому не верят. Мы стоим над бездной. Кружится голова…

Лоу. Угу. Это от шампанского. (Зевает.) Сколько до вашей проклятой церемонии?

Мэр. У вас еще три часа. Можете отдохнуть. (Опускает жалюзи.)

Лоу спит, положив ноги на стол. Мэр на цыпочках уходит. Входят жена мэра, почтенная дама в черном шелковом платье, и дочь мэра Марго, хорошенькая хохотушка. Увидев спящего Лоу, Марго прыскает, мать пытается ее унять.

Жена мэра (шопотом Марго). Тише, он, кажется, задремал. Все зависит от тебя: он может составить твое счастье. Он мне оказал, что он не женат. Холостой американец, ты понимаешь, что это значит? Нет, ты понимаешь, что значит Америка? Масло без карточек, огни Бродвея, манто из бобров, полудлинные платья… Сразу видно, что это человек с положением: посмотри, как он ставит ноги…

Марго. Посади свинью за стол, а она, бедняжка, и ноги на стол.

Жена мэра. Что ты мелешь? Почему «бедняжка»?

Марго. Понятно: свинья не сидит за столом, а если посадить, она, бедненькая, и кладет ноги не туда…

Жена мэра. Ты такое несешь, что тошно… Слушай, Марго, мне нужно переодеться, а папа готовится к торжественной церемонии. Посиди здесь. Когда он проснется, займи его разговорами. Помни: от этого часа зависит твоя судьба. Постарайся его расшевелить и не глупи — теперь добродетель ни к чему, теперь нужны доллары… (Уходит.)

Входит писатель.

Писатель(Марго шопотом). Спит?

Марго. Можете говорить громко — напился и дрыхнет. Что нового в городе?

Писатель. Отвратительно. Ходят по улицам, кричат. Я стараюсь не слушать. С тех пор, как Сартр установил, что пути народа и пути свободы разошлись, я избегаю всех проявлений общественной жизни. Вчера я попал в потасовку: полиция разгоняла рабочих, кто-то кого-то бил, случайно и меня оскорбили действием, но я не обратил внимания, я даже не спросил, почему они беснуются. Я твердо решил уйти от злободневности. Марго, ночью я написал замечательные страницы, я показываю все превосходство душевной гнили…

Марго. Кстати, вы снова мне продали гнилые чулки. Третья пара сразу расползается…

Писатель. Я вас прошу, когда с вами говорит писатель, забыть о чулках. У меня, как у Януса, два лица. Я сам знаю, что чулки гнилые: мои американцы страшные жулики. А ноги у вас, как у лесной нимфы Маллармэ. Знаете что, Марго, я не могу жить без вас. (Целует ее. Она спокойно отвешивает пощечину.) Почему вы упрямитесь? Лучше согрешить со мной, чем с этим примитивом: у меня и американские чулки и французская сложность. Я могу вас воспитать — эстетически и эротически. Я сделаю из вас опытную сюрреалистку. Я вам это говорю, как тончайший фрейдианец нашего времени. Знаете что, Марго: вы не можете жить без меня. (Целует ее. Она снова отвешивает пощечину.)