— Гунке, вас ист лёс? 10

Навалились на майора, запихали кляп в рот, связали руки. Кастусь схватил со стола портфель. Денщик не сопротивлялся. Его, связанного, оставили в сенцах, а майора потащили за сарай, на огороды…

В черном небе плескались хвостатые ракеты. Всю околицу освещали со стороны реки. Разведчики уже миновали пулеметные посты на западном выезде, но тут случилось непредвиденное. «Язык» вдруг закричал, да так визгливо и дико, что Кастусь вздрогнул от неожиданности. Видно, второпях плохо заткнули ему рот. Как по команде, застучали два пулемета: один — у крайней избы, другой — за дорогой. Разведчики кинулись в лощину к приземистым кустам, волоча майора. Ракеты уже не доставали их своим рассыпчатым светом. Но пулеметы все лаяли вслед, захлебываясь от ярости.

Потом пронзительно просвистела мина и квакнула впереди. Один из разведчиков, помогавших Кастусю, ойкнул. Внезапно и Кастусь почувствовал, как чем-то сверлящим прожгло его ногу выше колена. Мучительно стало ступать на нее.

— Веди, Андрюшин, этого гуся за Друть, — приказал Кастусь второму разведчику. — Я останусь с раненым.

А «гусь» в одних подштанниках лежал на земле и никак не хотел подниматься на ноги. Андрюшин толкает его носком сапога, велит вставать. Тот только мычит в ответ. Андрюшин — парень саженного роста, сила в руках былинная, шутя играл в колхозной кузнице пудовой кувалдой — рассвирепел, схватил «гуся» за шиворот, поднял, как кутенка, и поставил на ноги. Ткнул ему в переносицу дуло револьвера — заставил бежать впереди себя.

Кастусь бережно поднял раненого, положил его руку себе на плечо, левой рукой обхватил вокруг пояса. Разведчик едва переставлял ноги. Его ранило в правый бок. Осколок, видно, задел легкое. Парень хрипел и часто сплевывал. Кастусь тоже с трудом наступал на ногу. В сапоге у него хлюпало…

Так они брели час или два, а может и больше. До реки было еще далеко, а до рассвета оставалось немного. В голову Кастусю лезли невеселые мысли. На рассвете гитлеровцы сразу увидят партизан на этом голом поле…

Здоровая нога у Кастуся подсеклась, он упал, и товарищ тяжело навалился на него… Собравшись с силами, поползли вперед. Перебрались через овражек, потом выползли на пашню. И тут Кастусь перестал слышать позади себя хриплое дыхание товарища. Пополз назад. Парень лежал на краю овражка лицом вниз. Кастусь встал на колено, приподнял голову юноши с земли.

— То-варищ командир, — прохрипел разведчик, — уходите за реку… Я не могу…

И хотя Кастусь понимал, что затемно им едва ли удастся добраться до Друти, он решительно сказал:

— Будем ползти вместе.

— Оставьте меня, вы со мной не успеете.

Разведчик уронил голову на рыхлую землю и застонал. Потом, не поднимая головы, добавил совсем слабым голосом:

— Живым я не дамся… Я комсомолец… У меня в пистолете непочатая обойма…

«Нет, — подумал Кастусь, — погибать нам рано».

Он поднялся и срывающимся голосом произнес:

— Товарищ Пилипеня! Приказываю ползти! Слышишь?

Юноша поднял голову, уперся руками в сырой пласт пашни и встал на колени. Стоял, хрипло дыша, минуту или две и вдруг поднялся на ноги и без помощи Кастуся шагнул. Он шел, как слепой, вытянув вперед руки. Его ноги заплетались, он спотыкался, потом упал…

Они ползли по пашне, по какой-то низине, заросшей мелким кустарником…

Уже светало, когда впереди послышался шум воды — плескалась Друть.

Оставив раненого разведчика на партизанской заставе, Кастусь вернулся верхом на коне в Ольховку. Сюда Кораблева должна прислать схему огневых точек гарнизона. Кастусь считал эту схему чуть ли не главной целью своей разведки в Дручанске и поэтому возвращаться без нее в отряд не хотел.

Ольховка в стороне от шоссейной дороги, в пяти верстах от Дручанска. Приютилась под зеленым крылом древнего бора. После разгрома полицейского гарнизона немцы сюда заглядывают редко. Тут от них легко ускользнуть. Лес шумит рядом с избами, сразу же на задворках. В его сумеречной чащобе можно укрыться от любой облавы.

Кастусь остановился в доме бывшего колхозного садовода Михася Левшука, которого в колхозе все называли просто садоводом. С Халхин-Гола он вернулся хромым. Однако это не помешало ему с первых дней войны стать самым активным связным партизанского отряда, которым командовал Максим Максимыч.

Сестра садовода — шестнадцатилетняя веснущатая, голубоглазая Ядя — промыла Кастусю рану, смазала йодом, сохранившимся в пузырьке еще с прошлой весны, туго забинтовала. Рана оказалась неопасной. На сеновале сделали разведчику тайник, и он стал ждать среды — условленного дня встречи с Кораблевой.

Через два дня Левшук принес от деда Якуба первую весточку.

Как и предполагал Кастусь, сразу после исчезновения майора в Дручанске начались облавы. Немцы хватали людей на базарной площади, на улицах, на дорогах близ Дручанска.

Дед Якуб тоже едва не попал впросак. Утром, как обычно, он направился проведать бабку Ганну. А в это время по заречной улице шастали немцы и полицейские. Им показалось, что старик норовит шмыгнуть за крайнее прясло. Пока дед Якуб копался в карманах, отыскивая паспорт с немецкой печатью, пока объяснял, что да как, получил не одну затрещину. Но все-таки обошлось благополучно. Его отпустили. И он, как только шагнул на двор к бабке Ганне, с ходу начал рубить дрова. Надо было показать преследователям, что человек он свой, тутошний, а не какой-нибудь бродяга.