– Все? И ты?

– И я, и ты, и все остальные! Все обгечены, но все делают вид, что им весело. Веселятся! Пьянствуют! Пляшут! Это пляска обгеченных, так и знай! Гитуальный танец смегти!

– Какой танец? – не разобрал я.

– Гитуальный!!!

– Э-э... ритуальный? Пляска обреченных, говоришь?

– И говогю, и думаю, и полностью в этом увеген! Посмотги, тут нет никого стагше тгидцати пяти. Тут недолго живут. А кто выживает – спивается, пгевгащается в мусог!

– Во что? В мусор?

– Ты видел, кто здесь моет полы, таскает мегтвецов и выносит отбгосы с кухни? Это все бывшие бойцы, котогым повезло, потому что их не убили. Хочешь стать таким?

– Постой, а ты что предлагаешь?

Он смущенно замолчал, пригладив свои черные кудри.

– Самое сквегное, что я ничего не могу пгедложить. Ни-че-го!

– А если удрать за этот твой Излом?

– Не знаю... Не знаю, что там. Может, еще хуже...

...Я вернулся в общагу, когда уже рассветало. Одну книжку из библиотеки я все-таки прихватил, это был «Лунный камень» Коллинза. Чем шляться по заплеванным рыгаловкам, буду лучше читать.

Гена пришел почти сразу после меня. Он упал на кровать и долго ворочался, постанывая и чертыхаясь.

– Что с тобой? – спросил наконец я.

– А... Напрыгался, нога разболелась.

– Старый перелом, что ли?

– Да нет... Какая-то зараза укусила, еще там, в рейде.

– Сходил бы к доктору. Есть тут доктора?

– Не знаю. Наверно, есть. Схожу попозже. Я знаешь сколько в пустыне торчал, пока на отдых не отпустили? Оторваться хочу на полную катушку. А тогда уж – к докторам, к кому угодно...

Он полежал немного молча, потом спросил:

– Ну а ты сегодня подцепил себе кого-нибудь?

– Нет, – ответил я и отвернулся, давая понять, что намереваюсь уснуть. – Разве что пару блох с этого матраса.

На следующий день я узнал, что значит быть курсантом. Нет, присягу я не принимал и по плацу не маршировал, все было проще.

С утра по комнатам «гостиницы» прошлись громогласные и бесцеремонные старшины – парни, одетые в камуфляж, но не Контролеры, а наши. Они выгнали всех курсантов к подъезду. Нас всего-то оказалось шесть человек.

Я стоял и отчаянно зевал, пока старшины сверялись с какими-то списками. Меня в них не было, поэтому мое имя пришлось дописать. Я подумал, что мог бы прикинуться валенком и не вставать с кровати – все равно почти никто не знал, что я курсант.

Потом меня познакомили с инструктором. Я увидел парня лет двадцати трех, которого мучил такой жестокий абстинентный синдром, что мое сердце заныло от жалости. Он смотрел на меня, и я видел, какие муки он сейчас испытывает. Похоже, он спал сегодня от силы час.

– Пошли, – сказал инструктор, и мы направились через парк к тренировочным площадкам.

Сегодня мне предстояло овладеть искусством управления яликом. Для этого служил длинный прямой пляж, где песок был ровным и мягким, хотя в некоторых местах со следами гари. Три поцарапанных и помятых ялика стояли под деревьями.

– Пробовал? – спросил инструктор.

– Было раз.

– Показывать надо?

– Нет.

– Тогда гоняй туда-сюда, пока не надоест. – И он без сил опустился в тени дерева. Покрасневшие глаза блаженно закрылись.

Я начал гонять. Сначала было интересно – то над морем со свистом промчишься, то над деревьями поднимешься. Впрочем, слишком высоко ялик не поднимался – был какой-то предел. Я так и не увидел Дом Линзы, хотя очень надеялся посмотреть на него с высоты.

Я подумал, что, пока инструктор отсыпается, я могу преспокойно сбежать с острова и угнать этот ялик куда угодно. Впрочем, куда? И сколько нужно топлива, чтоб добраться до ближайшего берега?

Наконец я оставил машину на прежнем месте и подошел к инструктору.

– Надоело? – спросил он, не открывая глаз.

– Вообще да.

– Ну, ложись рядом, спи.

Я так и сделал. И в самом деле уснул – не забывайте, что в общагу я вернулся под утро. Спать здесь было хорошо – с моря дул теплый ветерок, никто не беспокоил. Правда, с соседней площадки раздавались душераздирающие крики. Позже я узнал, что таким образом курсантов учат разговаривать с кузнечиками командным голосом. Вообще-то между собой кузнечики общались свистом, но понимали и громкий крик.