Шрифт:
Боль в груди взорвалась фейерверком, ослепила. Голова закружилась, запахло морем...
15
15
Он стоит на берегу, кусочек золотого света стучит в груди. Совсем близко та, что пришла за ним. Та, что заставила вспомнить. Её слезы пронзают насквозь, её руки обжигают... она вся - живое пламя в его объятиях. Ему больно. Больно держать, больно отпустить. Больно остаться и невозможно вернуться.
– Шу, моя Шу.
Она поднимает глаза, в них - боль.
– Идем.
Он качает головой.
– Тогда я останусь. Здесь. С тобой.
Девочка и мальчик с рыжими волосами стоят рядом, взявшись за руки, смотрят. Ждут. Шу оглядывается на них, берет его за руку. Шаг. Крохотный шаг к ним - Светлой Райне и Темному Хсы. К заигравшимся детям.
– Я останусь с ним!
– даже здесь она требует.
– Нет. Тебе рано, - отвечают они в один голос.
– Тогда он вернется.
Дети молча улыбаются.
– Вернется?
– Шу сжимает его руку, голос дрожит.
Девочка качает головой.
– Я вернусь, Шу. Обязательно, - обещает он.
Она так прекрасна сейчас: растрепанная, заплаканная. Родная. Её губы солоны, и последний поцелуй горек. Она пахнет диким медом, лесом после грозы и речными кувшинками. Волосы текут сквозь пальцы, шепот щекочет губы:
– Люблю тебя...
Он знает точно, что когда-нибудь они встретятся вновь. Но она не желает ждать.
– Идем же, Хилл! Идем домой!
В глазах её слезы, она тянет его за руку, сильно, до боли...
...и исчезает. А он остается. Снова один. Только отдается где-то в глубине: ту-дум, ту-дум, и на губах горячо и солоно.
Он ждет. Считает оставшиеся мгновения вечности ударами сердца. Одного на двоих.
– Я вернусь, обещаю, - шепчет он черным волнам.
Мальчик и девочка смотрят на него и улыбаются.
16
16
– Стриж, проснись!
– кто-то голос настойчиво звал, не давая соскользнуть обратно, в теплое забытье.
– Проснись, солнечный мой.
Он приоткрыл глаза, пытаясь понять: где? Кто зовет? В голове была пустота, все качалось и плыло. Лишь пол под спиной казался относительно устойчивым.
– Слава Светлой, ты здесь. Слышишь меня? Стриж?
Первым, что он разглядел в тумане, были яркие сиреневые глаза. Затем из тумана вырисовались черные брови вразлет, тонкий нос, приоткрытые губы и узкое, острое лицо в обрамлении седых прядей. Он протянул руку проверить, не мираж ли это - что-то казалось неправильным. Рука нащупала теплую, гладкую кожу.
"Нет, не мираж".
Губы сами собой улыбнулись и шепнули:
– Шу?
– Ну, здравствуй, Стриж.
– На узком лице засияла улыбка, туман расползся и истаял.
– Живой?
– Живой. А ты не плачь, не надо.
– Он стер слезу с её щеки, провел по лучикам морщинок у глаз.
– Все хорошо, маленькая.
Она кивнула и прижалась к нему, обняла крепко. Он зарылся пальцами в ее волосы, окинул взглядом светлую комнату... знакомая? Или нет? В пустоте что-то шевелилось, скрипело и лязгало, вставая на место.
"Словно Кукольные часы на башне магистрата в Суарде, - подумал он и недоверчиво улыбнулся.
– Нет, словно деревянная головоломка, любимая игрушка хмирских рыбаков".
Лязг усилился до грохота лавины: воспоминания двух жизней сталкивались, валились в кучу, мешались и сливались.
– Что с тобой?
– Шу обеспокоено приподнялась, заглянула ему в глаза.
– Тебе больно?
– Все хорошо, - он улыбнулся как можно увереннее.
– Просто надо привыкнуть...
– И понять, кто же ты, да?
– продолжила она.
– Неплохо бы.
– Ты - мой супруг, Стриж, - строго сказала она.
– Не забывай!
Он засмеялся, схватил её в охапку, вскочил на ноги... и охнул: в спине болезненно скрипнуло.
– Мальчишка...
– шепнула она, обнимая его за шею.
– Какой же ты мальчишка!
Они смеялись, разглядывая друг друга, ощупывая себя, рассматривая комнату - и снова привыкали чувствовать вместе, думать вместе, быть одним целым. Снова доверять жизни, снова быть счастливыми, несмотря ни на что. Даже на гладкий человеческий скелет посреди комнаты.