Почему же они, как все другие ветвистоусые комарики, не образовали в воздухе роя, а мечутся на земле? Впрочем, в данной обстановке отклонение от существующих традиций кажется оправданным. В пустыне, особенно ранней весной, часты сильные ветры и нелегко совершать воздушные пляски. Чуть что — рой разметет по всем направлениям. И тогда — как собираться обратно! К тому же весной вечером воздух быстро остывает, а земля, наоборот, тепла. Вот и сейчас с каждой минутой усиливается холодный, предвещающий непогоду ветер, рука же, положенная на поверхность солончака, ощущает тепло, оставленное ласковым солнцем. Да и летом часто достается от ветра ветвистоусым комарикам, хотя они и избирают для своих брачных плясок тихие вечерние часы и подветренную сторону какого-либо выступающего предмета.

С каждой минутой тучи все гуще и темнее небо. Наступают сумерки. Постепенно комариков становится все меньше и меньше.

Так и не прилетели самки. То ли температура для них была низкой, то ли они еще не успели выплодиться и должны появиться через день-два. Как бы там ни было, свидание не состоялось.

Ветер подвывает в кустиках солянок. На землю падают первые капли дождя. Совсем стало темно. Ох уж эти комарики! Из-за них я потерял добрых два часа. Придется теперь тащиться до бивака в сумерках.

Большая солончаковая низина близ станции Копа мне давно известна. Здесь безлюдно, просторно, кое-где столбиками стоят суслики, летает стая журавлей. Прежде я наведывался сюда ради солончакового сверчка, а также пустынных мокриц. И тех и других здесь было немало. Но солончакового сверчка постепенно уничтожили осы-сфексы, а мокрицы остались целы.

Очень здесь много мокриц, вся земля ими изрешечена, по пять — десять, а то и пятнадцать норок на один квадратный метр. От деятельности мокриц земля стала легко проницаемой для влаги, воздуха и, кроме того, старательно ими удобрена. Пустыня зависит от этих неторопливых созданий, и зеленый покров растений обязан их неугомонной деятельности.

Когда месяц назад мы проезжали эту низину, земля была сухой и жаждала влаги. Мокрицы уже успели разойтись со своих зимовочных норок, разбились на парочки, и каждая из них построила неглубокую вертикальную норку с суженным входом. Но пустынные рачки еще не перелиняли, все еще оставались неполовозрелыми.

Теперь я спешу узнать, каковы жизненные дела моих давних знакомых. Прежде всего новость! Мокрицы стали взрослыми. Самцы украсились зубчатыми гребнями и небольшим бугорком на голове, похожим на рожок. Самочки темнее, гладкие, чуть меньше размерами. Почтенные родители обзавелись детьми, крошечными, светлыми, даже слегка прозрачными. В каждой семье их от семи до двадцати штук. Сидят недалеко от входа, охраняемого самцом, и прогреваются.

Разрываю одну за другой норки подземных жителей — иного способа нет, чтобы узнать их дела, — и не могу понять, что случилось. Мокриц очень мало по сравнению с тем, что было прежде. Осталось не более одной четверти. Они сохранились только на возвышенностях. В норках нет того порядка, какой царил прежде. Часто встречаются норки, в которых или только один самец, или одна самка. Куда девались остальные? Вижу и такую норку, в которую набилось до десятка самцов и самок. Они — явные бродяги, нашли на день совместный приют в заброшенном убежище. Это сейчас, в конце мая! И еще загадка. В одной норке, кроме самца и самки, расположились две партии мокричек. Они хорошо различаются по размерам, те, кто крупнее, сидят в камере повыше, кто поменьше — в самой нижней камере. Не могла одна самка дважды принести потомство, нет такого обычая у пустынных мокриц. Скорее всего, хозяйка норки погибла и ее место заняла другая, еще не успевшая принести потомство. Но почему она бросила своего супруга и свое жилище?

Что же произошло в мире этих маленьких тружеников пустыни, почему нарушен уклад их точно отработанной системы развития?

После четырех лет изнурительной засухи май этого года выдался отменно хорошим. Теплый и насыщенный влагой воздух из Средиземного моря встретился над пустынями с холодным северным. По небу стали разгуливать облака, и с небольшими перерывами пролились дожди. Они оросили и солончаковую низину. Разжиженная и липкая глина проникла в норки мокриц, погубила их жителей. Не поэтому ли сейчас после такой катастрофы все тело самцов, особенно та часть спинки, которая украшена зубчиками, измазана прочно присохшей глиной? Бедные жители подземелий закупоривали собою вход в норку, спасая ее от затопления, точно так же, как они препятствовали вторжению в свою обитель различных незваных гостей.

К вечеру затих ветер, потеплело и на поверхность земли стали выползать мокрицы. Ночью зычно кричали журавли, со станции доносились протяжные гудки тепловозов.

Утром солнце засверкало над зеленой низиной и быстро согрело землю. По ней всюду ползали мокрицы. Наверх вышла одна женская половина населения. Самцы сидели во входах, накрепко закрыв их своими зубастыми спинками. Самки были очень заняты, искали еду. То одна, то другая волокли к своему дому всяческий мусор: сухие палочки, старые прошлогодние засохшие былинки, остатки колючих семян. Все это, если внимательно приглядеться, поросло черными грибками, они и были главной пищей многочисленного пустынного населения мокриц. Очень редко мокрицы тащили зеленые росточки, видимо разнообразя ими столь скромную диету. Так вот какие вы интересные создания! Нашли себе пропитание, никому другому не нужное, да еще и такое, которого всегда вдоволь в самую тяжелую пору жизни пустыни, и оказались тем самым вне конкуренции, царящей в мире животных.

Самки неторопливы, но очень деловиты. Едва подтащив добычу к норке, они спускали ее одним концом во вход, тотчас же отправляясь за очередной порцией провианта. В это время самец снизу затаскивал добытое в жилище. Запасаемая еда, наверное, предназначалась для родителей, детей же, пока они очень малы, полагалось кормить отрыжками, точно так же, как это делают общественные насекомые — муравьи, термиты, осы и пчелы.

Утром, пока солнце не поднялось высоко над землей, кое-где из норок показались и малыши. Каждый из них, побегав вблизи своего убежища и, видимо, приняв солнечную ванну, скрывался обратно.