— Это для ради вас токмо, ваше высокоблагородие, мне цыган да сальные пупы на рынке сто двадцать пять сулили…

— Дешево, дешево, спасибо, — воевода легонько застонал, потрогал больную щеку и закатил глаза. — А ты кто таков сам-то, милушка моя? — спросил он, приятно улыбаясь.

— Я казак с Дону, — приятно заулыбался и Пугачев. — При мне паспорт.

Воевода вдруг вскочил, грохнул кулаком в стол и заорал петушиным голосом:

— Ах ты, сволочь! Конокрад ты, сволочь, а не казак… Гей, стражники!

— он схватил звонок и оглушительно зазвонил. — Ты эту кобылицу у протопопа украл, у нашего протопопа! Вот ты какой казак… Ах ты, сволочь!

Пугачев изумленно разинул рот и задвигал бровями:

— За что же так бесчестите меня? И вовсе не кобылица, а мерин это…

— Я тебе покажу — мерин!.. Ах ты, сволочь… Встать у дверей! — скомандовал он вбежавшим стражникам, русскому да мещеряку. — Я тебе покажу, как у протопопа кобыл воровать. Я тебя, вора, в

колодки, на цепь, на цепь! А завтра на базарной площади палач с тебя, конокрад, три шкуры спустит… Ах ты, сволочь. Вор!..

В груди Пугачева заклокотало, глаза налились кровью.

— Геть, гадючье отродье! — заорал он вне себя и полез на воеводу. — Руки коротки, чтоб донского казака срамить. Еще тебя вареный петух в брюхо не клевал… Еще ты…

— Вяжи его! — кружась вокруг стола и схватив подсвечник, по-петушиному проверещал воевода. — Стражники!

И едва успел он рот закрыть, едва успел замахнуться на казака подсвечником, как Пугачев со всего маху треснул его по больной скуле кулачищем. Воевода взвыл и кувырнулся на пол, и Пугачев, отбиваясь ногами от стражи, выпрыгнул в окно.

— Конь! Где конь мой?.. — замотался он по двору и, не видя Серка, вскочил на свою донскую лошаденку Ласточку. — Гады! Коня моего збуздали…

Коня давай, коня!.. Во-о-ры…

Поднялась невообразимая сумятица. Повыскакали воеводиха, ребята, нянька, писаришки, повар с поваренком; на трещотку, на свистки спешили во двор полицейские старики-солдаты, стражники, будочники, сбегались праздные зеваки: бабы, сапожники, сбитенщики, бурлаки с Камы, нищеброды.

— Ой, ой! — не переставая, вопила толстая воеводиха, указывая на казака. — Имайте! Мужа зарезал, разбойник… Мужа убил…

— Туда ему и дорога! — по-озорному кричали из толпы.

— Бейте всполох! Ворота, ворота запирайте… Ой, ой!..

Народ — ни с места. На Пугачева кинулись седые старики-солдаты, стражники. Пугачев выхватил вгорячах саблю — ручка да остаток клинка в четверть аршина — и страшно заорал: «Геть, геть!» Он показался толпе столь грозным, а сабля столь длинной и сверкающей, что толпа шарахнулась в стороны. Бывалая лошадка взвилась на дыбы, ударила в воздух задом. Пугачев оправил шапку и, сшибая толпившихся у ворот зевак, вымахнул на улицу.

Все это произошло в минуту. Пугачев, нахлестывая Ласточку, под лай собак, несся косыми переулками, вот прорезал он весь город и, чтоб обмануть погоню, поскакал полем в противоположную сторону от Котловки.

Однако погони не было. Он выбрался на яровой лесистый берег, перевел дух и повернул лошадь на Котловку, — Ну чего, продал коня-то? — встретил его возле избы Ванька Семибратов.

— Продал, — буркнул Пугачев.

— За дорого?

— Цену подходящую взял, — хмурясь, ответил Пугачев и добавил:

— Расчелся горазд хорошо.

Вечером ужинали на берегу Камы, у самой воды, возле суденышка с дегтем. Карп Степанович потчевал гостей знаменитой камской белугой. Водка была. Пугачев пил с жадностью, молчал.

Наелись до отвалу. Ванька лежал на песке вверх лицом, сытно рыгал.

Рыбий человек подправлял костер. Было сумеречно. Подошла с ведрами статная женщина, певучим голосом проговорила:

— Мир на беседе!

— Спасибочко, — ответили от костра. Хозяин сказал:

— Присаживайся, Катеринушка, покалякай с нами.

Она переняла пристальный взгляд Пугачева, охотно поставила ведра, расчистила ладонью песок от сора, присела. Пугачев сразу узнал в ней свою вчерашнюю знакомку, но не подал вида.

— Уехал старик-то, свекор-то? — спросил рыбий человек.

— Уехал… На завод вытребовали замест мужа моего, — протянула Катерина. — А свекровка-т в гости к сестре ушла в Свиные Горы. Одна домовничаю.

— Поди, трохи-трохи страшновато одной-то? — спросил Пугачев. — Я вот один здеся-ка ночую, на суденышке на энтом, да и то страшусь, того гляди, водяной ночью в омут утянет за бороду.