— Мне не стоило бы делать этого, — сказала Башесвили, — но я баба своенравная, у меня менопауза, и долгое, утомительное пребывание на Раеце скоро плохо закончится для меня.

Она откинула волосы и медленно отвинтила блокирующий имплантат, который положила на отполированную столешницу.

— Так лучше? Привет?

— Лучше. Вы можете меня слышать?

— Изумительно! Могу. Вы сильны. В моей голове словно зазвучала песня. У вас хороший голос. Мягкий. Должно быть, раньше вы были дьявольски красивы, верно?

— Не знаю.

— Да, наверняка так и было. Я уверена. Так как вас зовут?

— Гидеон.

— Привет, а я — Людмила. Только предупреждаю, не надо копошиться в моей голове, ясно? На мне лежит большая ответственность.

— Не буду. Обещаю. Поверьте мне, Людмила. Сейчас я мечтаю только о том, чтобы прекратилась боль.

— Да, если честно, вы в заднице. Это можно сказать хотя бы по исходящему от вас запашку. Вы гниете в своей коробке. Мне придется извлечь вас. Но ваш друг, похоже, полагает это недопустимым. А что скажете вы?

— Что скажу… Мне не протянуть долго, Людмила.

— Тогда приступим, — сказала она, выпрямляясь и поворачиваясь к стойке со стерильными инструментами. — Как поступим? Вы сами откроетесь или мне придется взламывать корпус при помощи резака?

— Подождите.

— Зачем? — спросила она, а потом неожиданно стала вытирать лицо, на котором, по ее ощущениям, словно налипла паутина. — Что вы делаете? Я чувствую это! Что вы делаете?

— Прошу меня простить. Я изучал ваше сознание.

— Ого! Любезно прошу больше так не делать. — Она помедлила, а затем спросила: — И что вы увидели?

— Я видел достаточно, чтобы довериться вам. Мне придется довериться. Сейчас я открою кожух. Только не слишком нервничайте, когда увидите то, что внутри.

— Проклятие, Гидеон! — фыркнула она. — Вряд ли вы обладаете чем-то, чего я еще не видела. Так как открыть кожух?

Рейвенор не ответил. С тихим шипением отстегнулись крепления, и верхняя крышка кресла медленно поднялась. Изнутри вырвалось облачко пара. В открывшейся нише горел тусклый синий свет.

— Ох, Гидеон, — произнесла доктор, заглядывая внутрь. — Не повезло тебе, бедолага. — Она надела хирургические перчатки и снова вернулась к нише. — Думаю, мне понадобятся помощники, чтобы…

— Никаких помощников. Больше никто не должен видеть. Только вы.

— Ой! — сказала она. — Полегче с посылкой, пожалуйста.

— Простите. Но, пожалуйста…

— Ладно. Если вы настаиваете. — Она наклонилась и погрузила руки в теплую жидкость, обнимая Рейвенора. — Я держу вас? Надежно?

— Да.

Башесвили вынула его из кресла. Следом потянулись тысячи крошечных проводков от датчиков и трубок капельниц, облепивших инквизитора, точно водоросли — днище корабля.

— Нхххг!

— Все в порядке, Гидеон, — успокаивающим тоном произнесла она. — Тише, тише. Все хорошо. Я держу вас. Гидеон?

Мокрый, вымазанный в крови бледный мешок дышащей плоти, который она держала в руках, был очень тих.

— Гидеон?

— Они нам не верят? — зарычала Ангарад.

— Нет.

— Они не верят нам? — повторила она.

— Нет! — сказал Нейл. — А теперь тише. Я думаю.

— Мы в тысяче лет, — произнесла Айозоб из угла камеры. — Это очень много.

— Я знаю, — сказал Нейл. — А это означает, что подтверждение нашего статуса никогда не придет, потому что нас еще не существует. Я рассчитывал только на отсрочку. Какая ирония! Инсигния подлинная, но для них она — фальшивка. А теперь умолкните и дайте мне подумать. — Ой! — воскликнул он, когда его голову пронзила острая боль.

— Я тоже это почувствовала, — произнесла Ангарад, массируя виски.

— Это Гидеон! — Нейл вскочил. — Гидеон. Ему больно.

— Возможно, — произнесла Ангарад, — но разве нас не предупреждали? Нам ведь рассказывали, что делают кусты с наступлением темноты?

Снаружи уже была ночь. Они слышали, как за узким решетчатым окном шепчется и шелестит колючий кустарник ку'куд.

— Ну, здорово! — прорычал Нейл. — Что ж, у нас остается только один выход.

— Какой?

— Мы должны выбраться отсюда.