— Да, сэр. — Слейд бросилась к двери.

— Люциус, — продолжил Куллин, — твоя помощь пригодится на посадочной площадке, если все полетит в задницу.

Уорна кивнул и выбежал в коридор. Куллин обернулся к Молоху:

— Надо подняться наверх и посмотреть, что там происходит.

— Да, надо, — кивнул Зигмунд. — Но чтобы сразу было ясно, Орфео, мы с тобой еще не закончили.

— Знаю.

— Запомни, не закончили.

— Знаю.

Молох опустил ладонь на плечо Куллина и мягко придержал его, не давая выйти из кладовой.

— Я вот что хочу сказать, Орфео. То, что наши пути разойдутся, стало очень и очень вероятным, но тебе, уж поверь мне, вряд ли это понравится.

Куллин опустил взгляд на его руку и ленивым движением стряхнул ее со своего рукава.

— Зиг, не угрожай мне. Поверь, я последний человек, которому тебе стоило бы угрожать.

Молох улыбнулся. Улыбка сделала его похожим на гиену, у которой уже закапали слюнки при виде падали.

— Орфео, я никогда и нигде еще не встречал человека, которому побоялся бы угрожать. Пойми это, и наша дружба, может быть, продлится чуть дольше.

Лейла Слейд поднялась в центр управления, как раз чтобы услышать голос Цабо:

— Приближающееся судно, вызываю приближающееся судно, ответьте и идентифицируйте себя. Вы находитесь в частной зоне. Идентифицируйте себя, или мы будем вынуждены принять меры.

Ответом ему стало только шипение статики.

— Приближающееся судно, вызываю приближающееся… — заговорил снова Цабо.

Слейд отобрала у него вокс-микрофон.

— Приближающееся судно, — решительным тоном произнесла она, — говорит Эльмингард. Отвечайте, или мы сорвем вас с неба, обрушив на вас всю мощь праведного гнева Императора. Отвечайте.

Статика.

— Системы переведены в режим боеготовности? — спросила Слейд у дежурного.

— Стражи бодрствуют. Ракеты подготовлены и нацелены, — отчеканил Эльдрик, щелкая бронзовыми переключателями своего пульта.

— Приближающееся судно… — вновь произнесла Слейд.

Ее перебил ответ с катера.

Это был не треск вокса и не пикт-передача. Телепатическая речь.

— Эльмингард. Не стрелять. Вам нельзя уничтожать меня. Я вам не враг. Не в этот раз.

Проходя по лабиринту лестниц и коридоров Эльмингарда, Куллин с Молохом неожиданно застыли на полушаге.

— Ой! — произнес Орфео. — Ты это почувствовал?

— Да, — ответил Молох. — Это он.

— Кто?

— А, черт возьми, как думаешь? Кто еще знает нас настолько хорошо? Чей еще телепатический ответ может быть настолько мощным?

— Рейвенор?

— Гидеон, — произнес Молох.

— Он жив?

Зигмунд бросил на Куллина разочарованный взгляд:

— Конечно же, он жив. Ты разве в этом сомневался? Ох, когда же ты повзрослеешь, Орфео?

В тени башни астронома было темно и холодно. Среди обрушившихся камней завывал ветер, и негде было укрыться от дождя.

Карл Тониус застонал, натягивая цепи, в которые его заковала Лейла Слейд. Они уходили к самому массивному каменному блоку, лежащему посредине руин.

Он услышал голос. Услышал его в своей голове, невзирая на гул и смех.

Это был голос Рейвенора. Значит, Гидеон жив.

Неожиданное обжигающее чувство надежды посетило Тониуса. Да, помимо этого его переполняли муки совести, стыд и боль, но надежда оказалась сильнее. Он заставил себя подняться и посмотреть сквозь сплошную завесу дождя на приближающиеся огни. Все-таки у него еще оставались силы, оставалась воля. Он не ощущал себя более сильным с того дня, когда оказался достаточно глуп, чтобы попробовать флект в Доме Грусти, расположенном в Общем блоке Е Петрополиса, и впервые допустил демона в свою душу. Он почувствовал, что может справиться. Он был готов сражаться. Он…

Он ослеп. Нет, не ослеп. Оглох. Нет, не оглох…

Падение. Он падал. В яму, наполненную чернейшим дымом Старой Ночи… И вспыхивали забытые светила, проваливаясь в забвение, и охающее стенание потрескивало, точно ненастроенный вокс.

И что-то кружило рядом в темноте, сопровождая его в бесконечном падении… Рот Тониуса раскрылся в крике, но не издал и звука. Все это было уже знакомо. Происходило и раньше.

Нечто приблизилось и помчалось рядом. Нечто бледное, холодное и в то же время пылающее. Страдающее от боли и изувеченное. Нечто древнее и ужасное. Оно зарычало зверем в голове Карла.

Ужасная сила вдавила его глаза внутрь черепа. Когти вспороли ноздри и стали вытаскивать язык, пока он не натянулся и не стал рваться. Расплавленный свинец полился в его уши, отсекая все звуки. Тониус повалился на спину, дергая цепи и завывая от боли. Из его рта, ноздрей и ушей вдруг хлынула черная, вонючая кровь. Спазмы стали перекручивать и раздирать внутренности. Ноги свело судорогой. Одно за другим лопались кольца, слетая с распухших пальцев правой руки.

Карл Тониус закричал. В конце концов он решил, что хочет умереть, и как можно скорее.