Но вернемся к моему искателю приключений и поживы. Как я уже сказала, он пускал всем пыль в глаза, сорил деньгами (не своими) направо и налево, чтобы прослыть богатым, а сам, словно паук, высматривал жертву. Я уже давно заглядывалась на огромный бриллиант, сверкавший дивным блеском у него на пальце. По этим моим взглядам сей пройдоха понял, что я страстно желаю заполучить сию вещицу, и как-то сказал мне, что готов предложить приглянувшееся мне кольцо в обмен на «небольшую милость» и что сочтет сей обмен весьма выгодным для себя, ибо мои милости дорогого стоят. Хотя я и сделала вид, что не особенно верю его щедрым посулам, однако же я была слишком высокого мнения о своей фигурке и личике, чтобы принять его слова за шутку или издевку. Таким образом я уверовала в то, что кольцо рано или поздно станет моим, стоит мне только захотеть. Я выжидала удобного случая подцепить красавца на крючок так, чтобы он не отрекся от своего обещания; и мне показалось, что таковой и представился в воскресенье, когда я была у обедни в церкви на улице Сент-Оноре. Осаждавший меня в течение нескольких недель кавалер принялся рассыпать передо мной перлы своего красноречия, шептать на ушко всякие нежности и милые вольности, и вот тогда я ему ответила, что была бы наверху блаженства, если бы имела доказательство того, что сии приятные для уха, лестные речи внушены истинной страстью и произносятся от чистого сердца.

— Ах, душа моя! — воскликнул он столь пылко и с таким глубоким вздохом, что я поверила в его любовь, ибо таким он был талантливым комедиантом. — Разве у вас нет глаз? Разве вы глухи? Почему же вы не можете различить истинное чувство? Почему вы так недоверчивы?

— Но, сударь, разве жизнь не учит нас, женщин, не доверять самым пылким заверениям в любви? — возразила я. — Чего стоят мужские клятвы? Разве мужчины ежедневно и ежечасно не обманывают женщин, обладающих в десять раз большими достоинствами, чем я? Ах, шевалье, если бы от вас потребовались доказательства вашей искренности, вы, быть может, оказались бы в большом затруднении…

— Как, сударыня, вы полагаете, что я столь двуличен?..

— Я полагаю, что вы — такой же, как все остальные, не лучше, но и не хуже, — прервала я его, — скорее всего вы относитесь к числу тех, кто говорит совсем не то, что думает, и часто дает обещания, которые не имеет никаких намерений выполнять. Ну вот, к примеру, я говорю просто так, в шутку… признайтесь, что я повергла бы вас в растерянность, если бы поймала вас на слове тогда… в тот раз, когда вы предлагали мне свой бриллиант…

— Сударыня, — ответил он холодно и сухо, но так, что в голосе его слышалась скрытая горечь, — прежде чем составлять нелестное и плохое суждение о людях, следовало бы подвергнуть их испытанию…

— Ну что же вы хотите, — промурлыкала я, мило улыбаясь, — ведь всем известно, что дурной человек совершает дурные поступки, а расплачиваться и страдать чаще всего приходится за них человеку хорошему. Ах, дорогой друг, мужчины в основном столь неискренни, столь двуличны и фальшивы, что не нужно оскорбляться, если и к вам проявляют недоверие… Боюсь, и по отношению к вам я не слишком-то уж несправедлива, когда думаю о вас не лучше, чем о вам подобных… Однако, так как у меня нет особой причины, принуждающей судить вас слишком строго и сурово, я хочу сделать для вас исключение и позволю себе думать, что вы являете собой счастливую противоположность большинству представителей вашего пола… что вы не имеете с ними ничего общего, кроме… достоинств, свидетельствующих о принадлежности к данному полу, достоинств, внушающих к нему уважение и почтение… Но неприлично рассуждать на данную тему в этом святом месте, так что лучше приходите ко мне ужинать, и за столом мы с вами обсудим все тонкости сей проблемы в наше удовольствие.

Мой прохвост только того и ждал. Первое, что он сделал, войдя ко мне, это надел мне кольцо с бриллиантом на палец. Восторг от мысли об обладании столь драгоценной вещицей был настолько велик, что я не посмела ни в чем отказать этому негодяю. Я и до и после ужина в изобилии выказала ему знаки своей благодарности, исполняла все его прихоти и удовлетворяла все его желания. И что же я выиграла в результате сей замечательной сделки, как вы думаете? Бриллиант оказался фальшивым… Я лишилась шкатулки, доверху набитой драгоценностями, ибо этот мерзавец и плут ее у меня просто-напросто похитил… а заработала я на деле всего лишь одну из тех неприятностей, от которой господа лекари из Бисетра настоятельно рекомендуют всем настойку из многочисленных очищающих кровь ингредиентов.

Но что было самое печальное во всем произошедшем, так это то, что я не только не смела помыслить об отмщении этому мошеннику, но даже не смела пожаловаться на злую шутку, которую он со мной сыграл, ибо я дрожала от страха, как бы он не начал похваляться своими подвигами. Что бы тогда сталось с моей репутацией? Вероятно, мне пришлось бы дорого заплатить ему за молчание, если бы он того потребовал. Но он, к счастью, видимо, решил, что достаточно состриг шерсти с бедной глупой овечки. У меня же хватило ума и осторожности проглотить сию пилюлю молча и сесть на диету, не сказав никому ни слова. Чтобы целебное средство подействовало быстрее и эффективнее, я пожаловалась, что у меня боли в груди, вследствие чего господин Тюре освободил меня от участия в спектаклях. Однако я, хоть и не танцевала, не пропустила ни одного представления в Опере, но предпочла не появляться за кулисами и в партере, а сохраняла инкогнито в амфитеатре, одетая всегда с нарочитой небрежностью и столь же небрежно причесанная, чтобы меня не узнали.

Бог мой, хорошеньким собранием глупостей я могла бы обогатить знания моих читателей, если бы пожелала сообщить им, какие пошлые и несносно глупые предложения приходилось мне выслушивать со всех сторон. Рой праздных болтунов, постоянно нашептывавших мне в уши всякие нелепицы, разрастался на глазах! Но возможно ли, чтобы мужчины были столь фривольны, столь пусты, столь ничтожны? И возможно ли, чтобы мы, женщины, были столь жадны до плоских и пошлых комплиментов, до самой низкой лести, что находим удовольствие в том, чтобы выслушивать их бесподобную чушь? Увы, человек слаб!

В сонме отъявленных глупцов особой глупостью был отмечен некий финансист, человек воистину гигантского роста, бледный как полотно, который, страшно грассируя, пытался нашептывать мне самые абсурдные любезности, какие только могут исходить изо рта смертного, но говорить тихо у него не получалось, так что весь амфитеатр был в курсе его сердечных дел. И если бы он один! Если банкир сидел слева, то справа всегда оказывался старый, беззубый командор, произносивший столь витиеватые комплименты, что, пока дослушаешь до конца, заснешь от скуки или вовсе умрешь! Однако же и сей навеватель мрачных снов изо всех сил старался, чтобы я прониклась приязнью к его особе и по достоинству оценила его крохотные глазки, утонувшие в сети глубоких морщин, причем успеха он пытался достичь при помощи многочисленных слащавых цитат из романа «Астрея», принадлежащего перу Оноре д’Юрфе. Держась на некотором расстоянии от сих многоопытных матадоров, молодые фаты бросали мне пламенные, призывные взгляды и говорили друг другу, что я очаровательна, бесподобна, божественно хороша, ангелоподобна, что своей красотой и блеском я затмеваю звезды… Говорить они тоже старались тихо, но так, чтобы я слышала все же кое-что, а потому от их болтовни у меня голова раскалывалась и гудела; когда же я смотрела в их сторону, они скромно потупливали глаза, чтобы попытаться уверить меня в том, что их восторги по поводу моей несравненной прелести вполне искренни и бескорыстны, ибо они якобы не желали, чтобы сии лестные слова достигли моего слуха.