Левиафан заметил ее взгляд на эти вещи. Он встал напротив нее и убрал руки в карманы. Какой же он порой был нелепый: черная майка – привет из семидесятых и современные спортивные штаны.

Он стоял и покачивался, опускаясь с пятки на мысок и обратно. Затем он вытащил руку из кармана и разлил вино по фужерам.

– Мне кажется, остальные напитки здесь лишние. Вино – идеальный вариант.

– Наверное, так оно и есть.

– Как дела у Жаклин? – спросил он, приподнимая глаза на нее.

– Как ты узнал? – удивилась Лилит, делая глоток красного вина.

Левиафан усмехнулся и сел за стол.

– От тебя пахнет психами и сумасшествием!

– Видимо с Жаклин переобщалась, что даже пропахла ею. – Улыбнулась она, решив все-таки отпустить ситуацию, расслабить и побаловать свою нервную систему.

Левиафан заметил попытку подпоить грусть и уложить спать печаль. Он приподнял бокал и прищурился.

– За счастливое безумие, которым мы с тобой к несчастью не обладаем! – громко произнес он странный тост.

Лилит выпила половину бокала, слегка поморщившись.

– Почему счастливое и почему к несчастью? – повернула она голову на бок.

– Потому, что прекрасно быть безумным, и ужасно тягостно быть нормальным, и совсем не простительно не иметь даже шансов хотя бы на частичку этого безумия…

– Почему ты так говоришь? – смутилась Лилит, – что же хорошего и прекрасного в том, чтобы быть запертым в четырех ватных стенах, как Жаклин, и иметь надпись «душевнобольной» на амбулаторной карте?

– Хе…очень многие люди делают синонимы из слов «душевнобольной» и «безумный». Но это не так, Лилит! – прошептал он гипнотически и посмотрел на нее волчьим взглядом.

Она замерла с видом непонимающего человека, причем она не понимала выражение его лица. Затем она подняла вопросительно брови, как бы ожидая продолжения к сказанному.

– Быть душевнобольным – это значит, что человек имеет проблемы со своим духовным состоянием. Он обречен, и его путь в клинику неизбежен. А безумие – это эйфория, которую жизнь дарит человеку. Синонимы безумия – гениальность, сила, власть и нестандартность. Сколько было величайших гениев прошлого, и может даже чуть-чуть современности, ты думаешь, они были в клинике? Нет, Лилит. Их любили, за ними следовали толпы, их сжигали и сажали в подземелья, потому, что боялись. Все равно люди уважали их безумие, почитали и восторгались, в душе опасаясь. Безумие – это редчайший дар, от которого нельзя отказываться, получи его и весь мир будет у твоих ног. Стань душевнобольным – сгниешь заживо, и самое ужасное, жизнь будет продолжаться, когда тело будет разваливаться отгнившими и грязными кусками. Быть безумным – значит быть не таким как все, абсолютно во всем, кроме физиологии. Окружающие будут ненавидеть, пытаться навредить, украсть этот жизненный дар, но в наше время у них нет шансов…но, к сожалению и безумцев сейчас нет.

– Я сегодня видела целую клинику безумцев!

– Лилит, я тебя очень прошу, не путай психов и безумцев и не причисляй ни к тем, ни к другим, молодых мальчиков, которые решили прикинуться психами, спасая себя от цепких лап войны и армии. Безумие – единственное в своем роде и неповторимое бытие. Так приятно, когда тебя изнутри ласкают нежные пальцы уходящего ума…Нет, он не покидает голову, он позволяет подсознанию выступать в главной роли. А подсознание – совершенное, но не постоянное пространство, заполненное до невидимых краев болью, в которую так сладко и пьяняще вливаются идеи, мысли, которые спали долгое время. И они боялись, что они никогда снова не проснутся и не смогут посмотреть, незаметно, через глазную призму, через палочки и колбочки, на мир одинаковых, на мир пустых, на мир, который правит глупостью и хитростью в наркотическом дуэте. Я бы не задумываясь, ни на секунду, ни на миллисекунду, променял бы свою вечность на безумие. Это такая сила, такая мощь, которую нельзя давать людям, поэтому ее получают только избранные, и они живут лучше, чем все Боги Олимпа, лучше, чем все Боги современных религий. Так, как живут безумцы, никто не может больше жить, все остальные существуют. Безумие – это чуть ли не самая главная добродетель, которую умудряется заслужить только один из миллиона, и жизнь его моментально меняется.

Лилит слушала его с настороженностью, периодически изумляясь высказываниям.

– Да ты сам, по-моему, обезумел, Левиафан! – воскликнула она, допивая фужер.

– Если бы, милая…если бы – он тяжело вздохнул и улыбнулся лукавой улыбкой.

Спустя три часа Лилит отправилась в спальню, сославшись на плохое самочувствие. Он прилег рядом, накрывая девушку одеялом.

– Мне плохо…пусто и одиноко. Это жалость. Мне так ее жалко, просто слов нет…

– Тебе надо просто отдохнуть… Спи.

Он гладил ее по плечу, шептал слова, Лилит проваливалась в сон, не вникая.

Левиафан поцеловал девушку в лоб и, выходя из комнаты, приглушил свет. Левиафан пытался создать уютную атмосферу для сна, чтобы он не покинул Лилит в самый неподходящий момент.

Выйдя на улицу, он оглядел дом и две машины, стоящие около него, а затем он словно исчез в темноте. Она как будто растворила его в себе, расщепила на маленькие атомы и молекулы, а потом нейтрализовала.

Ночь была такая нежная и черная, она даже позволила появиться звездам на небе, разрешила показать луне полукруглое лицо. Она согласилась на тишину, безветренную и пустую.

– Привет…Жаклин! – прошептал Левиафан, сидя у нее на кровати, его лицо было искажено фальшивой грустью и безысходностью.

Жаклин открыла глаза и подпрыгнула на кровати. Ее глаза расширились от неожиданности и страха, но она не издала ни единого звука, напоминающего крик.

– Я сумасшедшая… ты моя галлюцинация, подтверждающая мое сумасшествие. Тебя нет здесь, только я одна… – шептала она, рассматривая Левиафана.

Он скосил глаза на открытое окно, через него в комнату проходил свет от луны, и вампир был просто неописуем в этом лунном свете.