Ружья нового образца, поставленные на вооружение Аракчеевым, были легче и не так топорно сделаны, как прежде. Он верил, что со временем данный тип ружья может стать стандартным видом стрелкового оружия во всех пехотных полках. Один из очевидных уроков кампании 1805–1807 гг. состоял в том, что русские ружья значительно уступали французским образцам. Предполагалось, что новые ружья отчасти решат данную проблему, но в дополнение к этому Аракчеев систематически издавал приказы о необходимости обучения войск правильному прицеливанию и стрельбе. Он также издал весьма полезную брошюру, в которой описывалось устройство ружей и давались инструкции по уходу за стрелковым оружием и его чистке. В то же время были приняты энергичные меры, направленные на повышение объемов производства пороха для армии и ткани для обмундирования солдат. К моменту своего ухода с занимаемого поста Аракчеев был в праве заявить, что в будущем спрос на военное обмундирование может быть удовлетворен силами российского производства без введения экстренного запрещения на продажу ткани гражданским лицам — меры, на которую ему пришлось пойти, едва став военным министром [162] .

Стиль управления Аракчеева, несомненно, способствовал улучшению положения дел. Его преемник на посту министра, генерал М.Б. Барклай де Толли также проявлял крайнюю строгость, когда дело касалось изъянов в военной администрации. Однако вскоре после своего назначения Барклай отметил, что комиссариат работал очень эффективно и что все было в «наилучшем порядке». Склады начали пополняться всевозможными запасами и обмундированием. Накануне ухода А.А. Аракчеева с поста военного министра французский посланник отмечал, что «до настоящего времени в делах военного управления не было такого порядка, что прежде всего касается департаментов артиллерии и продовольственного снабжения. В целом военное управление находилось в превосходном состоянии» [163] .

Тем не менее оставалось еще много нерешенных проблем, хотя это и не являлось виной Аракчеева. На самом деле текстильная промышленность России все еще с большим трудом могла выполнять военные заказы. Новые мануфактуры и овцеводческие фермы не могли быть основаны в одночасье, а не имевшее необходимых средств государство не могло предоставить субсидии для стимулирования этого процесса. Аракчеев отчасти «решил» проблему нехватки обмундирования, продлив срок, в течение которого им можно было пользоваться. Помимо этого спрос удалось снизить, например, за счет того, что органы местного управления обязывались снабжать рекрутов так называемым «рекрутским обмундированием», которое они должны были носить на протяжении своего первого года пребывания в рядах армии. Обычно серого цвета и всегда изготовленное из «крестьянской ткани» худшего качества, это обмундирование было гораздо более неприглядным и менее прочным, чем темно-зеленые мундиры регулярной пехоты. Военное министерство прикладывало большие усилия к тому, чтобы в 1809–1812 гг. обеспечить необходимой одеждой разраставшуюся армию. Оно не имело возможности создать крупные запасы на случай военного времени, хотя Александр I и пытался этому способствовать. С началом войны в 1812 г. в распоряжении интендантского ведомства имелись свободное обмундирование и снаряжение лишь для одной четверти действовавшей на тот момент армии. Так называемое «рекрутское обмундирование» в военных условиях быстро приходило в негодность [164] .

Те же трудности сказывались на состоянии российского стрелкового оружия. Ружье нового образца представляло собой улучшенный образец старого, но на точность стрельбы по-прежнему влияла различная толщина бумаги, используемой в русских патронах. Чтобы можно было применять пыжи, требовался более крупный калибр, чем предполагалось изначально. Хотя русские ружья нового образца были хорошо сконструированы, условия труда и качество оборудования на российских предприятиях не позволяли организовать массовое производство высококачественных взаимозаменяемых деталей [165] . Оболочки некоторых патронов разрывались еще в бочонках. Кроме того, в эти годы в России было мало свинца, и стоил он очень дорого. Частично свинец тайно и по высокой цене ввозился из Англии. В результате на одного российского пехотинца приходилось шесть боевых патронов в год, и ему приходилось тренироваться, используя глиняные пули. Обыкновенный английский пехотинец получал тридцать патронов, а легкий пехотинец — пятьдесят. Возможно, самым важным было то, что усилия, направленные на значительное расширение производства ружей, не увенчались успехом, прежде всего из-за нехватки квалифицированных работников. Именно это обстоятельство стало препятствием на пути к ускорению производства в новых военных мастерских, основанных Аракчеевым в 1807 г. недалеко от Ижевска на Урале. Привлечение квалифицированного иностранного труда в регион, граничивший с Сибирью, было трудным и дорогостоящим мероприятием. В то же время нехватка рабочих рук и механических станков в сочетании с недостатком воды, приводившей в движение машины, в значительной мере подорвали усилия, направленные на ускорение производства в Туле. Хотя военное министерство много работало над тем, чтобы установить на Тульском заводе подходящие паровые машины, к началу войны Россия располагала явно недостаточным запасом оружия для вооружения новых воинских подразделений и восполнения потерь в уже существующих [166] .

Возможно, самая радикальная перемена, произведенная в годы министерства Аракчеева, касалась обращения с рекрутами. При старой системе свежие рекруты доставлялись непосредственно в полки, где им предстояло нести службу, и где они проходили всю военную подготовку. Это представляло особенно большие трудности во время войны, но даже в мирное время крестьянские рекруты, внезапно погружавшиеся в полковую жизнь, могли испытывать слишком сильное потрясение. Результатом были высокие показатели тяжелых заболеваний и смертности. Для решения этой проблемы в октябре 1808 г. была создана система рекрутских депо, где рекруты на протяжении девяти месяцев проходили начальную военную подготовку. Темп подготовки был довольно медленным, дисциплина относительна мягкой, а кадры, отвечавшие за подготовку рекрутов, были всецело заняты этим делом, вместо того чтобы отвлекаться на прочие нужды полковой службы. А.А. Аракчеев выражал надежду на то, что это в какой-то мере ослабит неизбежный психологический стресс, связанный, как он объяснял, с тем, что крестьянин отрывался от привычной жизни в деревне и подвергался воздействию совершенно иного общества и армейской дисциплины [167] .

В январе 1810 г. в самом сердце российской государственной машины было создано очень важное учреждение. Вновь образованный Государственный совет был детищем M.M. Сперанского. Идея Совета состояла в том, чтобы обсуждать все законодательные и бюджетные вопросы и давать советы императору, а также следить за деятельностью министерств. Сперанский рассматривал Государственный совет как первый шаг на пути коренного преобразования системы центрального управления, что, впрочем, так никогда и не произошло, но в эти годы были привнесены важные изменения в структуру и сферу компетенции министерств. В подобных условиях было сложно предсказать, в каких учреждениях будет сосредоточена действительная власть. Александр I предложил А.А. Аракчееву выбор: либо остаться на посту военного министра, либо сделаться председателем военного комитета вновь образованного Государственного совета. Аракчеев выбрал второй вариант, заметив, что предпочитает скорее наблюдать, чем находиться под присмотром. Поскольку новый военный министр Барклай де Толли был младше Аракчеева по званию и в какой-то мере был обязан последнему своим возвышением, возможно, Аракчеев считал, что он сохранит какую-то часть непрямого контроля над деятельностью министерства. В действительности же Барклай вскоре продемонстрировал свою независимость и быстро стал главным военным советником Александра I, тем самым обретя противника в лице Аракчеева, ревниво относившегося ко всякому, кто соперничал с ним в борьбе за расположение императора [168] .

Хотя семья М.Б. Барклая де Толли вела свое происхождение из Шотландии, сам он был представителем средней прослойки немецкого общества. Его предки поселились в балтийских провинциях, но сам он вырос в семье родственников, принадлежавших к немецкой диаспоре Петербурга. Преобладающими лютеранскими ценностями в доме, где прошло его детство, являлись послушание, долг, совестливость и трудолюбие. Он развил эти качества и одновременно укрепил свои позиции в немецкой диаспоре России, женившись на своей кузине, что в те времена было частым явлением. В возрасте 15 лет Барклай де Толли начал службу в российской армии в унтер-офицерском звании, будучи произведен в офицерское звание два года спустя. Имея лучшее образование, чем обычный офицер из числа российского дворянства, он продвигался по службе за счет личных заслуг и не слишком быстро. Ему потребовался двадцать один год, чтобы дослужиться от корнета до генерал-майора. Его умения и проявленная храбрость помогли ему получить чин генерал-лейтенанта, привлекли к нему внимание Александра I и обеспечили ему ключевую роль в войне со Швецией. Подталкиваемый Аракчеевым, Барклай в марте 1809 г., пройдя из Финляндии по льду Ботнического залива, вторгся в пределы Швеции, тем самым оказав существенную помощь в подавлении шведского сопротивления. Благодарный император наградил Барклая де Толли чином генерала от инфантерии и назначил его главнокомандующим войсками в Финляндии и финляндским генерал-губернатором [169] .

Высокий, с хорошей фигурой и осанкой, имевший внешний вид настоящего командира, новый главнокомандующий выглядел соответственно занимаемому положению. Легкая хромота и негнущаяся правая рука — следствия полученных ранений — только усиливали почтительное отношение к нему. Однако в завистливом мире Петербурга М.Б. Барклай своим быстрым продвижением в чин генерала и назначением на министерский пост нажил себе много врагов. По складу характера, обстоятельствам биографии и приобретенному опыту он не лучшим образом вписывался в высший свет Петербурга и окружение императорского двора: военный министр пренебрегал светскими условностями, и это сослужило ему плохую службу. При дворе он пользовался уважением, но чувствовал себя неловко и неуверенно. Искренний, гордый и чувствительный Барклай знал, что ему недоставало культуры, остроумия и широкого кругозора, чтобы добиться настоящего уважения в придворном мире. Петербургская знать, многие представители которой занимали высшие посты в военной администрации, смотрели на него свысока как на мрачного, скучного немца и выскочку. Барклай нелегко заводил дружбу, хотя его сослуживцы со временем начинали испытывать глубокое восхищение его личностью. Как и у всех старших генеральских чинов и министров в России, за время службы у него появились собственные протеже, многие из которых были немцами. Это обстоятельство не добавляло ему популярности. Однако что бы Барклай ни предпринял, в том мире зависти и придирчивого отношения, в котором он находился, критика была неизбежна: когда впоследствии он назначил начальником главного штаба И.В. Сабанеева, он подвергся критике за то, что якобы отдал предпочтение своему старому полковому товарищу в ущерб другим, более способным (и в этом случае речь шла о балтийских немцах) штаб-офицерам [170] .