К сожалению, реальное положение дел было сложнее, чем рисует предложенная схема. Как это часто случалось, лейб-гвардия была исключением из правил. Гвардейские пехотные полки шли в бой всеми тремя батальонами [194] . Помимо этого все русские пехотные батальоны — будь то гвардейские, тяжелой или легкой пехоты — состояли из четырех рот. Из них лучшая носила название «гренадерской», а три остальные — обычно «мушкетерских». Хотя второй батальон линейной пехоты оставался в резерве, его гренадерские роты командировались для строевой службы. Эти роты соединялись в так называемые «сводно-гренадерские» батальоны, полки, бригады и дивизии. Две такие дивизии были распределены между 1-й и 2-й Западными армиями, и обе они сражались при Бородино.

В 1812 г. шел активный обмен мнениями между Д.И. Лобановым-Ростовским и И.Н. Эссеном, последовательно исполнявшими должность рижского военного губернатора, и штабами российской армии по вопросам подготовленности запасных батальонов, из которых состоял гарнизон Риги. Не только оба губернатора, но также и старший военный инженер армии, генерал К.И. Опперман, жаловались на то, что запасные батальоны по природе своей обладают неполной численностью и часто были плохо обучены. Александр I отрицал это, утверждая, что у хороших полков — хорошие резервы и наоборот. Здравый смысл подсказывает, что Лобанов, Эссен и Опперман были правы, по крайней мере отчасти. Весьма вероятно, что любой здравомыслящий командир, отправлявшийся со своим полком на войну, стремился перевести менее подготовленную часть личного состава в запасной батальон, предназначавшийся для несения службы в тылу. Батальон, лишавшийся своей элитной гренадерской роты, по определению становился количественно и качественно слабее. Тем не менее Александр I был прав, настаивая на том, что многие резервные батальоны, служившие под командованием П.И. Багратиона или присоединенные к 1-му корпусу графа П. X. Витгенштейна в 1812 г. дрались отменно [195] .

Другая половина «второй линии» русских состояла из батальонов, подготовленных в запасных рекрутских депо, которые изначально были созданы А.А. Аракчеевым в 1808 г. с целью облегчить крестьянам переход к военной службе. В 1811 г., ввиду приближения войны было решено формировать резервные батальоны из рекрутов, почти прошедших подготовку в так называемых депо «первой линии». Эти батальоны стали официально именоваться четвертыми батальонами соответствующего полка. Их кадровый костяк состоял из обер-офицеров, унтер-офицеров и рядовых старослужащих, откомандированных из своих полков для подготовки рекрутов в депо. Четвертые батальоны затем объединялись в резервные бригады и дивизии. В марте 1812 г. вынашивались замыслы по соединению всех резервных подразделений «второй линии» в три резервных армии. Со временем эти резервные армии могли бы усилить позиции М.Б. Барклая, П.И. Бафатиона и А.П. Тормасова. В случае, если бы действующие армии были разбиты или вынуждены отступить, у них появлялась бы возможность для отхода под прикрытием армий резервных [196] .

Этому плану не суждено было сбыться, и в реальности резервные армии в 1812 г. так и не были созданы. Одна из причин заключалась в том, что Наполеон продвигался быстрее, чем ожидалось, и российским резервам пришлось покинуть лагери раньше, чем из них успели сформировать армии. Еще более важным обстоятельством являлось то, что в 1812 г. многие резервные батальоны пришлось передислоцировать для передовых оборонительных рубежей. В мае 1812 г., когда в ответ на новую угрозу, исходившую со стороны Австрии, была создана Третья армия Тормасова, в ее состав вошли многие резервные (т. е. вторые) батальоны. Резервные батальоны также включали большую часть 18,5-тысячного гарнизона Риги, равно как и менее крупные воинские контингенты, в задачу которых входила оборона крепостей Бобруйска, Киева и Динабурга. После оставления Динабурга его гарнизон вошел в состав корпуса П.X. Витгенштейна и защищал подступы к Петербургу.

Между тем из восьмидесяти семи четвертых батальонов, подготовленных в рекрутских депо, двенадцать присоединились к Рижскому гарнизону, шесть сражались под командованием П.X. Витгенштейна, остальные же вошли в состав отступавших 1-й и 2-й Западных армий. Генерал М.А. Милорадович присоединился к войскам М.И. Кутузова накануне Бородинского сражения, имея при себе большую часть остававшихся в строю батальонов общей численностью 13,5 тыс. солдат. Четвертые батальоны были распущены, а их личный состав пополнил ряды полков М.И. Кутузова. Это был разумный шаг. Рекруты из четвертых батальонов никогда не видели своих полков, частью которых они являлись, и практически не имели чувства полковой солидарности. Кроме того, в сражении нельзя было полагаться на батальоны, укомплектованные людьми, ни разу не нюхавшими пороху. Однако все они имели начальную военную подготовку и, будучи распределены среди ветеранских подразделений М.И. Кутузова, могли послужить для них надежным и ценным пополнением. Кроме того, это позволяло распределить обер- и унтер-офицеров таким образом, чтобы они смогли подготовить всю ту огромную массу рекрутов, которые оказались в армии в результате рекрутских наборов военного времени [197] .

Третьей линией обороны России в принципе являлось все годное к военной службе мужское население империи. За время Отечественной войны в вооруженные силы были призваны более миллиона человек, не считая тех нескольких сотен тысяч солдат, которые уже были в строю к началу кампании. Очень немногие из этого миллиона, однако, приняли участие в реальных боевых действиях в 1812 г., и может показаться странным, что, имея в своем распоряжении подобные ресурсы, Александр I позволил себе откладывать их мобилизацию и тем самым дал возможность Наполеону добиться серьезного численного перевеса накануне войны.

На этот счет существует ряд правдоподобных объяснений. Истинный размер наполеоновской армии, готовившейся к вторжению в Россию, стал известен только в начале 1812 г. Александр также не желал провоцировать Наполеона, открыто наращивая численность российской армии. Возможно, еще большее значение имели кадровые и финансовые проблемы. Не было никакого смысла проводить мобилизацию многотысячной массы рекрутов и кормить их за государственный счет до тех пор, пока не было достаточного количества обер- и унтер-офицеров, которые могли бы обучить их и повести в бой. Государство в 1807–1812 гг. сделало все возможное для подготовки эффективных военных кадров. Полковое начальство получило инструкции по выучке младших унтер-офицеров. Были сформированы три так называемых гренадерских подготовительных батальона, которые должны были готовить кадры для замещения должностей фельдфебелей и унтер-офицеров. Существовали различные стимулы для получения офицерского звания. Например, вдовы офицеров, погибших в сражении, получали их жалование в полном размере в качестве пенсии. Еще важнее было то, что военное министерство учредило приписанный ко Второму кадетскому корпусу так называемый Дворянский полк, предлагавший желающим пройти бесплатно и по сокращенной программе курс офицерской подготовки. С 1807 и до конца 1812 г. более 3 тыс. молодых людей прошли через этот полк и получили офицерское звание; большинство продолжило службу в армейской пехоте. Тем не менее как до, так и во время войны найти надежных обер- и унтер-офицеров всегда было сложнее, чем произвести набор рекрутов [198] .

Действия и слова Александра I накануне наполеоновского вторжения, позволяют понять, в каком направлении работала его мысль. В августе 1812 г. он сказал официальному лицу из Финляндии, что единственный способ сплотить российское общество, несмотря на огромные жертвы, которые потребуется принести для победы над Наполеоном, сделать так, чтобы французский император воспринимался как агрессор, чтобы он вторгся на территорию России. Александр I отчетливо ощущал, что в случае войны на русской земле он мог обратиться с призывом принять «добровольное» участие в военных приготовлениях, что было невозможно в том случае, если бы он выступил инициатором войны или начал ее за пределами отечества, как это было во время всех войн предшествующего столетия. Он начал обращаться с подобными призывами еще до наполеоновского вторжения. Таким образом, политическая и финансовая логика переживающего бюджетный дефицит государства заключалась в том, чтобы не начинать полномасштабную мобилизацию до того момента, когда война стала бы неизбежной, и можно было бы рассчитывать на добровольное участие общества. Эта политика проводилась в течение всего 1812 г. [199]