В марте 1813 г. Д.К. Адаме слышал от своего домовладельца о том, что ни один из петербургских ополченцев никогда не вернется домой. Многие к тому моменту уже погибли. «Остальные уже включены или будут включены в состав полков (т. е. регулярной армии. — Авт.). Ни один из них никогда не вернется обратно. На самом деле это был слишком пессимистичный взгляд. Александр I сдержал свое обещание: ополчение было распущено, и в конце войны его участники были отправлены по домам. Однако потери среди ополченцев были огромны — прежде всего вследствие болезней, истощения и сильного потрясения, испытанного многими крестьянами во время несения военной службы. Например, из числа 13 тыс. человек, призванных в ряды тверского ополчения в 1812 г., только 4,2 тыс. возвратились домой в 1814 г., и этот пример вовсе не является исключением [358] .

В советской историографии большое внимание уделялось также так называемой «партизанской войне» 1812 г. Партизаны эпохи Наполеона изображались как прародители партизанского движения, развернувшегося в тылу немецкой армии в 1941–1945 гг., и как главные герои «народной войны». Таким образом, у западного читателя, далекого от этой проблематики, складывалось впечатление, что в разрушении коммуникаций Наполеона в 1812 г. значимую роль сыграло явление, в чем-то схожее с французскими маки. На самом деле такой взгляд свидетельствует о непонимании слова «партизан» в том смысле, в котором оно употреблялось во времена Наполеона. Русские партизанские отряды, в 1812 г. действовавшие в глубоком тылу французской армии, находились под командованием офицеров регулярных частей. Ядро этих отрядов обычно составляли эскадроны регулярной легкой кавалерии, выделенные из числа основных сил российской армии. Вокруг них группировались казачьи полки. Временами к этим отрядам примыкали вооруженные гражданские лица, но важнейшая роль гражданского населения заключалась в том, что оно предоставляло в распоряжение партизан проводников и поставляло разведданные о перемещениях и местоположении французов. Партизанские вылазки начались еще до того, как Наполеон миновал Смоленск, и продолжились в 1813–1814 гг. Со стратегической точки зрения наиболее важные нападения партизан, как ни странно, имели место в начале 1813 г. Самые известные из них велись под началом А.И. Чернышева, отряды которого проникли вглубь территории Пруссии и сыграли немаловажную роль в привлечении Пруссии на сторону России [359] .

Гораздо более «народная» по своему характеру война велась крестьянством тех губерний, которые оказались вблизи линии наступления Наполеона в 1812 г. Когда французская армия заняла Москву, ей пришлось разослать более крупные, чем раньше отряды на поиски продовольствия и прежде всего — фуража для лошадей. Сопротивление, которое эти отряды встретили в деревнях, стало для Наполеона крупной неприятностью и сделало для него очевидным тот факт, что, если бы он попытался провести зиму в Москве, его армия осталась бы без лошадей и, таким образом, к началу кампании 1813 г. оказалась обездвиженной. Значительная часть крестьянских выступлений носили не вполне спонтанный характер. Местные предводители ополчения из числа дворян, а также чиновники формировали кордоны из ополченцев для борьбы с отрядами французских фуражиров и мародерами. Однако во многих случаях крестьяне организовывали сопротивление своими силами.

Существуют многочисленные рапорты о крестьянских засадах против отрядов французских фуражиров, некоторые из которых выливались в непрерывную серию столкновений, длившихся на протяжении нескольких дней. В начале ноября 1812 г. М.И. Кутузов докладывал Александру I, что в большинстве случаев крестьяне Московской и Калужской губерний отказались вести переговоры с французами, укрыли свои семьи и детей в лесах и затем обороняли свои деревни от отрядов фуражиров. Нередко женщины помогали заманивать противника в ловушку и уничтожать его. Нет оснований подвергать сомнению сообщения, что крестьян приводило в ярость то, что французы превращали православные храмы в конюшни, склады и общежития. Еще более очевидны проявления стихийного местного патриотизма, возникавшего у крестьян тогда, когда речь шла о защите своего жилища и семьи от иноземных грабителей [360] .

Однако, что касается спонтанных действий со стороны крестьянства, главнейшая проблема состоит не в том, что именно совершили народные массы, а в том, чего они не сделали. Обращенные к народу призывы правительства со ссылкой на лукавство врага и его способность к обольщению, отражали беспокойство правящих кругов России по поводу возможного крестьянского восстания. В действительности этого не произошло. Отчасти потому, что Наполеон не пытался развязать крестьянскую войну против крепостничества. Пока французы не дошли до Смоленска, это было бы немыслимо по той причине, что в Литве и большей части Белоруссии помещики были поляками, а значит, потенциальными союзниками Наполеона. После Смоленска французы могли бы попробовать поднять мятеж, но они находились в пределах Великороссии в течение всего двух месяцев, да и в любом случае стратегия Наполеона заключалась в том, чтобы сокрушить российскую армию, а затем согласовать условия мира с Александром I. Когда же он осознал, что российский император не будет вести переговоры, было уже слишком поздно принимать альтернативную стратегию. Как бы то ни было, хотя обращенный к крестьянам призыв сбросить оковы крепостничества мог вызвать дополнительные беспорядки в окрестностях Москвы, поведение наполеоновской армии не позволяло допустить мысли о том, что русские крестьяне доверятся Наполеону или увидят в нем своего предводителя. В центральных районах России не было местных потенциальных вожаков или творцов социальной революции.

С другой стороны, даже без подстрекательства со стороны Наполеона Московская губерния осенью 1812 г. была охвачена беспорядками. Тогда произошло в три раза больше волнений среди крестьянства, чем в среднем за весь предвоенный год: большая часть волнений имела место в районах, располагавшихся в непосредственной близости от театра военных действий, там, где была ослаблена власть государства. Последствия того, что авторитет верховной власти пошатнулся, были очевидны всем. Через неделю после падения Москвы князь Д.М. Волконский записал в своем дневнике, что на постоялом дворе его оскорбил пьяный унтер-офицер, что вовсе не было привычным явлением в жизни русского генерал-лейтенанта. Он добавлял, что «народ готов уже к волнению, полагая, что все уходят от неприятеля». В ряде случаев эти «беспорядки» носили серьезный, хотя всегда очень локальный, характер и требовали усилий по наведению порядка со стороны специально выделенных для этой цели небольших регулярных подразделений полевой армии [361] .

Самые сильные волнения произошли в Витебской губернии и вокруг нее — именно здесь действовал 1-й пехотный корпус П.X. Витгенштейна. Летом и осенью 1812 г. нападению подвергся ряд помещиков, некоторые из них были убиты, причем порой в этом принимали участие группы крестьян численностью 300 человек и более. В ходе одного печально известного эпизода восставшие обратили в бегство отряд, состоявший из сорока драгун, двое из которых были убиты, двенадцать взяты в плен, а командовавший ими офицер сильно избит. Гражданские власти не могли справиться со столь сильными беспорядками и обратились за помощью к Витгенштейну. Поначалу он отказывался, ссылаясь на то, что в его распоряжении имелось слишком мало кавалерии и всего один казачий полк. Эти силы осенью пришлось сосредоточить для нанесения контрудара с целью выбить французов из Полоцка. Витгенштейн добавлял, что беспорядки были вызваны вторжением на эти территории французов и что они быстро прекратятся, как только враг будет изгнан, что на самом деле вскоре и произошло [362] .

Через некоторое время, однако, Витгенштейн нашел возможным направить эскадрон башкир в особенно беспокойное имение. Это подчеркивает одно общее обстоятельство. В районах, приближенных к театру военных действий, местная администрация часто теряла контроль над ситуацией, хотя на обширных территориях, которые не были заняты французами, она никогда не приходила в упадок. Но Российская империя была огромным государством, и ее правители могли привлечь дополнительные ресурсы из районов, не затронутых военным кризисом. Например, 21 ноября Александр I писал военному министру, князю А.И. Горчакову, что по пути на Урал и в Западную Сибирь находилось не менее двадцати девяти иррегулярных полков кавалерии, двадцать из которых были башкирскими. Зачастую они с трудом могли быть использованы против французов, но их было более чем достаточно для того, чтобы держать в благоговейном страхе витебских крестьян [363] .