В глазах власть предержащих верность крестьян престолу тесно переплеталась с проблемой поддержания порядка в городах и особенно в Москве. Лишь одна треть населения города являлись постоянными городскими жителями. Дворяне с бесчисленными толпами дворовых крепостных в конце весны перебирались в свои имения и возвращались обратно с приближением зимы. Кроме того, многие рабочие из крестьян и ремесленники на протяжении части своей жизни работали в городах, при этом сохраняя связи с деревней. Дворовые крепостные, собранные в большом количестве в одном месте и восприимчивые к слухам, которые обсуждались их господами, составляли особый предмет забот правительства. За спокойствие и порядок в Москве отвечал Ф.В. Ростопчин. Что касается империи в целом, то эти вопросы находились в ведении министра полиции А.Д. Балашова. Ростопчин прибегал к любым уловкам, чтобы успокоить широкие слои населения Москвы и отвлечь их внимание, но в его письмах к Балашову, датируемых концом весны и началом лета 1812 г., чувствовалась уверенность в прочности общественного порядка и верноподданнических чувствах народа. Лишь в самый последний момент — после того, как власти покинули город, и во время французской оккупации — Москву охватила анархия. Прислуга грабила дома своих господ, добропорядочные женщины шли на панель, чтобы выжить, множилось насилие, поскольку тюрьмы опустели, и бывшие заключенные бродили по улицам в поисках, чем бы поживиться. Как и в деревне, однако, это была стихийная и незамысловатая анархия, без какого-либо руководящего центра или идеологии, способных разжечь социальную революцию [364] .

У правящих кругов не было оснований для опасений по поводу лояльности городских верхов. Русские купцы по своему мировоззрению обычно были глубоко консервативными и православными подданными и щедро жертвовали средства на военные нужды. Первенство в этом принадлежало Москве. Когда Александр I в конце июля посетил город для того, чтобы обратиться с призывом поддержать ополчение, городское купечество тотчас же дало торжественное обещание выделить с этой целью 2,5 млн. руб., не считая прочих своих пожертвований на военные нужды. Еще менее правительству стоило опасаться церкви, которая была его главным идеологическим союзником на поприще организации массового сопротивления захватчикам. В войну 1806–1807 гг. православная церковь провозгласила анафему Наполеону, которая вызвала некоторое замешательство после Тильзита. Теперь, однако, духовенство могло с большим удовольствием бичевать Антихриста. 27 июля Синод обнародовал гневный манифест, содержавший предупреждение, что то самое злое племя, которое навлекло гнев божий на род человеческий тем, что свергло своего законного правителя и церковь, теперь напрямую угрожало России. Поэтому долгом каждого священнослужителя было вселять в народ дух единения, покорности и мужества в защиту православной веры, царя и отечества [365] .

Учитывая природу российского общества и правительства того времени, ключевую роль в военно-экономической деятельности неизбежно играло дворянство. Под контролем дворян находилась большая часть ресурсов, необходимых государству для ведения войны, и за которые оно часто не было в состоянии заплатить: излишки еды и фуража, лошади, людские ресурсы. Из дворянства набиралась большая часть офицерского состава для формирований ополченцев и сильно разросшейся регулярной армии. Даже в мирное время монарх зависел от дворянства, с помощью которого он правил Россией. Основу управленческого аппарата ниже уровня губернской столицы составляли избранные из дворян должностные лица по административно-полицейской, финансово-хозяйственной и судебной частям. В военное время эти должности обрели еще большую значимость и стали более обременительными. Одной из задач, традиционно входивших в круг их обязанностей, было руководство системой воинского призыва. В 1812–1814 гг. им пришлось иметь дело с числом рекрутов в десять раз большим, чем обычно. Волонтеры из дворян также требовались для выполнения новых задач. Колонны, перевозившие продовольствие, фураж и снаряжение, должны были конвоироваться по пути следования из внутренних районов России в расположение армий. То же самое касалось и многотысячных табунов лошадей. Перегруженным работой офицерам войск внутренней стражи требовались добровольцы из дворян, которые могли бы взять на себя часть забот по конвоированию партий новых рекрутов в расположение армии, а военнопленных — в обратном направлении.

В случае крайней необходимости монарх действительно имел право потребовать от дворян помощи. За сто лет до описываемых событий, во времена правления Петра Великого, дворяне мужского пола обязывались служить в качестве офицеров так долго, как это им позволяло здоровье. После смерти Петра I сначала был сокращен срок принудительной службы для дворян, а в 1762 г. она была вовсе отменена. Екатерина II впоследствии подтвердила освобождение дворянства от обязательной службы государству, однако в Манифесте «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству» делалось исключение на случай крайней необходимости.

«Но как благородное дворянское название и достоинство исстари, ныне да и впредь приобретается службою и трудами, Империи и престолу полезными, и существенное состояние Российского Дворянства зависимо есть от безопасности отечества и престола: и для того во всякое таковое Российскому самодержавию нужное время, когда служба Дворянства общему добру нужна и надобна, тогда всякий благородный Дворянин обязан по первому позыву от Самодержавной Власти не щадить ни труда, ни самого живота для службы Государственной» [366] .

Хотя никто не мог отрицать, что сложившееся на тот момент положение было как раз тем самым «нужным временным», предусмотренным Екатериной II, ее внук со свойственным ему тактом «попросил» дворянство внести свою лепту в военно-экономическую деятельность страны и выразил убеждение в том, что преисполненные патриотизма дворяне восторженно откликнуться на его призыв. Однако генерал-губернаторы часто ссылались на эти «просьбы» как на распоряжения императора. Когда речь заходила о том, чтобы разделить финансовые тяготы, связанные со снабжением армии, или найти офицеров для ополчения, предводители дворянства также полагали, что все дворяне обязаны встать на службу государству в столь критический момент. Хотя обычно они обращались к добровольцам, они не сомневались в том, что имеют право в случае необходимости определить дворян в ополчение. Многие дворяне добровольно шли на службу в армию или ополчение, руководствуясь патриотическими чувствами и своим собственным желанием. Другие верноподданнически откликались на призыв предводителей дворянства. Но имели место и многочисленные примеры уклонения дворян от службы. Столкнувшись с фактами уклонения, генерал-губернаторы выступали с горячими обращениями и угрозами, но на самом деле делали очень мало для того, чтобы наказать уклонистов. Возможно, единственной эффективной мерой могло стать тюремное заключение, конфискация имущества и даже казнь, но ничто из перечисленного, по имеющимся данным, не применялось даже в качестве устрашения [367] .

Это обстоятельство кое-что говорит об основополагающих характеристиках, присущих России эпохи Александра I. Правление Александра производило в некотором роде пугающее впечатление и оказывало опустошительное воздействие в силу тех требований, которые оно предъявляло к населению, особенно во время войны. Но Россия той эпохи вовсе не была Россией Петра Великого, не говоря уже о Сталине. Невозможно было контролировать элиту посредством террора. Дворяне не могли выступить с открытой оппозицией по отношению к той политике, которую проводил Александр, но они могли всячески тормозить ее проведение и в итоге привести ее к срыву: организованный ими саботаж попыток правительства, предпринятых за несколько месяцев до начала войны и направленных на увеличение налоговых поступлений с дворянских поместий, наглядно демонстрировал ту власть, которая имелась в распоряжении дворянства. Поэтому настроения дворян необходимо было учитывать, а в обращении с представителями знати требовалось прибегать в равной степени как к просьбам, так и принуждению. На самом деле, оказавшись перед лицом вторжения гитлеровских войск, даже Сталин и его окружение осознали, что одного террора недостаточно, и что необходимо воззвать к чувству патриотизма населения. Александру I не нужно было об этом напоминать; еще меньше ему требовалось напоминаний о необходимости достижения согласия с дворянством с целью стабилизации тыла и получения от дворян гарантий их участия в войне. В конце августа он говорил одной из фрейлин императрицы: «Да, мне нужно только, чтобы не ослабевало усердие к великодушным жертвам, и я ручаюсь за успех. Лишь бы не падать духом, и все пойдет хорошо» [368] .

В дневнике генерал-майора князя В.В. Вяземского описывается, почему Александру действительно стоило беспокоиться насчет «боевого духа» дворян. Вяземские принадлежали к старинному княжескому роду, но лишь немногие из них ко времени правления Александра I были по-прежнему богаты и имениты. В их числе последних явно не был В.В. Вяземский, который владел менее чем ста крепостными. Его профессиональная жизнь прошла вдали от Петербурга и лейб-гвардии, в обычном егерском полку. Хотя Вяземский был хорошо образован, предметы его забот и высказываемые мнения вы, ли в нем поместного дворянина средней руки. Когда началась война, В.В. Вяземский командовал бригадой егерей в Третьей Обсервационной армии А.П. Тормасова, оборонявшей подступы к Украине. Как и многие люди его круга, Вяземский был сбит с толку и потрясен отступлением русской армии перед наполеоновским нашествием. К началу сентября, когда стали доходить вести о том, что Наполеон на пути к центру России, недоумение сменилось раздражением: