Шрифт:
Комбайнеру Ворошиловского отделения товарищу Козлову Дмитрию Ивановичу объявляю благодарность за хорошую работу на комбайне (ведет комбайн на 10 километров без остановки при моторе «Форд-Рогозин»), пуск комбайна утром против всякого настроения руководителей отделения (управляющий Подгородов, уполномоченный Глазырин, агроном Никитин) в том, что рано пускать комбайны, сыро. Принимая к сведению, что Козлов Д. И. рабочкомом за его работу 12/VIII премирован костюмом, одновременно поручаю конкурсной комиссии при определении премии по окончании уборочной учесть уже сделанные заслуги тов. Козловым, приказываю:
Управляющему Ворошиловским отделением Подгородову немедленно обеспечить ему лучшие бытовые условия в поле, на уборочной, сделав отдельный шалаш [3] , а на зиму приготовить отдельную оборудованную квартиру.
Директор Писарев,
секретарь Каткова».
Ее уговаривали: «Куда на ночь глядя? В темень такую и дорогу потерять недолго». Она хитро улыбалась: «Агат лучше меня дорогу знает, отличный конь!» Управляющий отделением отвел ее в сторону и негромко сказал: «Ходят слухи, бандюги из недобитого кулачья собираются».
3
Здесь и далее подчеркнуто автором.
Анастасия только похлопала ладонью по кобуре нагана, резко повернулась. Упрямо заскрипела кожаная куртка.
Управляющий не отступался:
— Анастасия Михайловна, я как старший товарищ…
Она не сердито, но строго его поправила:
— Здесь пока я директор и… старший товарищ.
Легко вскочила в седло.
Анастасия сама понимала, что «старший товарищ» она сказала сгоряча: ей еще не было и сорока. Но на всю округу она была единственной женщиной, руководившей хозяйством. И в отряде «тридцатитысячников», прибывших из Москвы и Ленинграда в Западную Сибирь, женщин она не встречала.
Агат натянул Поводья и с места рванулся в галоп, повинуясь едва заметному движению руки своей хозяйки.
А ночь была на удивление необычна — тихая (что никак не похоже на эти места в пору, когда весна встречается с летом). И темная. Где-то высоко над уснувшим Миассом одиноко жили звезды.
Густой туман заполнил низины и покрыл холодной сыростью озябшие одинокие кусты ивняка и таволги.
И так же одиноко скакал конь с «непутевым» седоком в ночи.
Анастасия не училась верховой езде. Ей, москвичке, до этих курганских степей лошадь приходилось видеть не так уж часто. Но за полгода работы директором в совхозе «Молодежный» (так поначалу назывался «Большевик») она обрела в Агате немого, но умного друга.
Ну а что делать, когда лошадь для директора совхоза единственное и самое надежное средство передвижения?
Сама по себе впечатлительная натура, она с детства любила, нет, пожалуй, не то слово, боготворила животных. Когда-то, в те далекие утренние годы, прочитала однажды «Холстомера» и прониклась превеликим уважением к этим прекрасным созданиям природы — лошадям.
Наверное, и Агат, понимая свою хозяйку, был всегда послушен и подчинял свое самолюбие ее подчас сумасбродному характеру.
«Главное — держаться в седле,
главное — держаться в седле,
главное — держаться в седле…» —
в такт копыт про себя повторяла Анастасия свою любимую поговорку.
Торопилась Анастасия по великому делу — у старшей дочери Тани через день должна быть свадьба, а еще, как говорится, не у шубы рукава. И думала в те минуты с горечью Анастасия о том, что не будет на дочериной свадьбе отца. Не вернулся красноармеец Нечаев с гражданской войны…
Да и только ли предстоящая свадьба подгоняла Нечаеву! Каждый день готовит столько забот, столько усилий…
Мелькали нечастые березовые колки, спуски и подъемы в лога и овраги, и конь шел уверенной рысью к своей долгожданной конюшне.
До Миасса было уже подать рукой, как неожиданно Агат зафыркал, перешел на шаг и вдруг метнулся в сторону, едва не сбросив седока, и помчался наметом. Анастасия едва успела ухватиться за гриву. И в миг, когда она выпрямилась и поймала точку равновесия,
глаза ее ослепила вспышка острого огня. Грохнул выстрел. И все замелькало, закружилось в яростной круговерти: звезды, огонь, копыта коня, земля…
Второй выстрел грянул — и все кончено. Все было сделано, как задумано…
Тишина. Женщина на земле, едва усеянной типчаком. Она лежала вверх лицом, раскинув руки, как будто на минуту собралась отдохнуть от своих суетных дел.
Из темноты вышли двое.
Они торопливо зажгли спички, оглядели знакомое и ненавистное им лицо. Успокоились: «Готова!». Спокойно сказали, без радости и злобы. Обшарили карманы: «Ничего нет». Сняли ремень с кобурой и наганом. Пощелкали в темноте. И тот, что держал наган, удивился: