— Лорд Пэмброк покончил с собой… — громко отвечал постаревший, но по-прежнему невозмутимый доктор Бьерк-лунд.

— Да не может быть!.. — испуганно воскликнул Дес-монтэ.

— Да разве он все еще здесь? — взволнованно сказал профессор.

— Боже мой, да… — растерянно отвечал хозяин. — Я совсем о нем и забыл… Он жил совсем отшельником…

— Мое почтение, г. профессор… — приветствовал доктор гостя. — И вы к нам вернулись? Да, да, лорд не покидал нас — до этой ночи…

— Вон там он жил, в самой глуши, в лесу… — сказал Десмонтэ. — Занимался своей химией и никого не хотел видеть. Если, бывало, во время прогулки встретит кого, так старается уйти в сторону незамеченным… Но почему это, доктор? Что с ним случилось?

Около веранды собрались любопытные. Пришел и Нэн, который лениво посасывал душистую сигару.

— Неизвестно пока… — отвечал доктор и вдруг спохватился. — Позвольте: да ведь среди бумаг лорда мы нашли письмо на ваше имя, г. профессор. Какое совпадение!.. Г. следователь, дайте, пожалуйста, это письмо…

— Вот, пожалуйста… — сказал следователь, вынимая из портфеля письмо. — Если в нем нет чего-либо неудобного для вас, г. профессор, было бы очень хорошо, если бы вы ознакомили нас с его содержанием, — может быть, оно прольет свет на дело…

— Я не думаю, господа… чтобы это… было… нужно… кому-нибудь… — пробегая письмо, говорил профессор. — Это так… общие мысли…

— Прочтите, г. профессор… — раздались голоса. — Ведь мы столько лет прожили с ним вместе… Прочтите…

— Извольте… — пожал плечами профессор. — Только я не думаю, чтобы это было вам интересно… «Милый друг, — начал он. — Пред уходом из жизни мне хочется немножко побеседовать с вами, хотя я и не знаю, где и когда найдет вас это мое последнее письмо. Простите, что я не писал вам, но я тысячи раз вспоминал о вас в моем печальном уединении. Нет, ваша философия жизни не полна, друг мой, ибо действительность еще безотраднее. Вы забыли еще безбрежную лживость человека и его самодержавную глупость. О, если бы тело наше было прозрачным и можно было бы видеть то, что делается в душе человека, среднего человека, то многие из нас посходили бы с ума или перестрелялись бы. Душа человека это спящий каторжник, это страшный притон, где Иуда шепчется о чем-то с разбойником Ва-раввой, — может быть, о том, чтобы на полученные сребреники сходить сегодня вместе на ночку к Магдалине… И тут же аккуратно выбритый разбойник Пилат тщательно умывает свои руки.».

— Бред какой-то… — пробормотал Десмонтэ. — Ничего понять невозможно…

— Я говорил, господа, что не стоит читать… — сказал профессор.

— Нет, нет, просим!.. — раздались голоса. — Он всегда был немножко ненормален. Не мешайте слушать…

— «А глупость, эта царственная глупость!.. — продолжал профессор неохотно. — Жалкий умишка пишет свою «Жизнь Христа», а глупость почтительно расшаркивается, ставит памятник и с республиканской галантерейностью новый крейсер называет «Эрнест Ренан» — к нам недавно заходил такой…»

— Это верно… — солидно заметил кто-то. — Прекрасное судно…

— «Вы только вслушайтесь в это дьявольское сочетание слов: «крейсер I ранга Эрнест Ренан»… — продолжал профессор. — У Вольтера есть небольшая книжечка «Sottissier», — милый друг, вся жизнь человеческая это один сплошной, нескончаемый Sottissier…[6]

И в довершение всей этой вонючей мешаниной из похоти, жадности, лживости и глупости самодержавно вертит слепой случай, против которого нет оружия, от которого нет спасения… Случайно пропал в Брайтоне клочок бумажки и благодаря этому я попадаю на этот остров, делаю фальшивые камни, взрывается пещера, гибнут ни в чем не повинные чернокожие, гибнет милая Ева. Грязное, унизительное рождение, дурацкая жизнь, полная беспокойства о куске хлеба и распаленной тоски о самке, а затем — вонючая яма и черви. Нет, слуга покорный… Довольно!.. И меня утешает мысль, что теоретически вполне возможно такое взрывчатое вещество, которым можно было бы разом обратить в порошок весь земной шар. Впрочем, все это пустяки… Устал я. Прощайте.»

— Что за чушь!.. — раздались голоса. — Я всегда говорил, что у него на чердаке неисправно… А богатый ведь был — жить бы да жить. Смотрите: везут…

На простой повозке в сопровождении полицейского чиновника худой туземец везет тело лорда Пэмброка. Профессор с венком в руках — он был предназначен для Евы, — подходит к телу и, открыв брезент, смотрит долго в удивительно тихое и ясное лицо покойника, а потом кладет ему венок в ноги.

— А когда похороны? — спросил он доктора.

— Вероятно, утром… — отвечал тот. — Сейчас вскрытие, потом следователь даст свое заключение и все.

— Да ведь и так все ясно… — усмехнулся профессор.

— Что поделаешь? Закон… — пожал плечами доктор и прибавил задумчиво: — Конечно, жизнь штука невеселая, но слова можно все же найти и более мягкие. Зачем так?…

Он сделал знак и труп повезли дальше. Любопытные стали потихоньку расходиться.

— Да, и в вашем маленьком раю, кажется, не всем весело… — сказал профессор, подымаясь с Десмонтэ на террасу.

— На всех не угодишь… — немножко сердито отвечал Десмонтэ и вдруг зло воскликнул: — Ах, негодяи, опять!.. Не угодно ли, полюбуйтесь…

На площадь вышла нестройная толпа изможденных туземцев с жалким красным флажком. Они пели что-то унылое и несуразное. Полисмен равнодушно посторонился, пропуская их. Прохожие идут по своим делам, не обращая на манифестантов почти никакого внимания.

— А, вон что у вас тоже есть!.. — усмехнулся профессор.

— Да. Это из шахт Скуйэ… — отвечал Десмонтэ. — У нас никто на это и внимания не обращает — покричат и разойдутся… Кому от этого убыток!

— А серьезного ничего не бывает?…