Конечно, на мой дилетантский взгляд надо избегать таких вещей, как «необыкновенно атласистая кожа героини» (стр. 21) или «мартовское небо, погруженное в задумчивость».

Много повторено в части хрупкости рук, ног Ады. Дважды в одних и тех же словах характеризуются мужчины.

Но все эти промахи — чепуха, пустяковое дело.

Главное в другом, и об этом я написал. Сейчас заканчиваю письмо, принимаюсь читать дальше.

Поздравляю тебя с хорошей настоящей книгой, жалею, что не знаю твоих ранних вещей, благодарю за то доброе волнение, которое роман сообщит бесспорно любому человеку, который дорожит в литературе не литературой, а жизнью.

Спасибо тебе, моя хорошая Оля, не сердись на меня.

Целую.

В.

Прости за несвязность письма. Пишу торопясь, бегло.

24/VII-56 г.

Дорогой мой!

Еще 4 1/2 дня до твоего появления. Мученье!

Все клеточки моего существа пронизаны тобой. Вчера так и не работала, читала Жене главы по 3-й части, где о ней и о Леньке. [149] Ей понравилось. Она говорит, что все было именно так, как будто я это видела. Сейчас сяду работать, по рукописи своей соскучилась, настроение приподнятое.

Только тревога о тебе не покидает меня. Я хочу сказать тебе очень многое и повернуть все по-своему, как считаю необходимым и естественным, но боюсь, напуганная твоим письмом. Боюсь и того, что все, что было, в значительной степени плод моего воображения, т. е. ты не так любишь меня, как я тебя, и не чувствуешь меня такой близкой. Для меня же ты сейчас почти одно и то же, что Сережа. Годнее тебя никого нет, кроме него. Я лучше сама готова была бы ездить куда-то на машине и делать то, что ты делаешь, и шагать по 8 км и все прочее. Я люблю 2-й раз в жизни, не думала, что это возможно.

Люська [150] сказала о нас Борису Леонидовичу. Он весьма доволен, поцеловал меня и говорил какие-то теплые слова. Ты на это не сердишься? Т. е. что она сказала. Я ее об этом не просила, но пусть он знает.

Тяни как-нибудь до отпуска, а там видно будет. Может быть, ты туда больше не вернешься. Мы найдем выход вопреки любым обстоятельствам, выход, чтобы быть вместе. В Сухуми ты не поедешь — было бы жестоко и неразумно оставить меня сейчас. Поедешь потом, когда все уладится. Напишешь сестре хорошее письмо о своих делах и, может быть, зимой съездишь. Мы поедем с тобой в Коктебель, в дом Волошина. Я возьму две путевки в Литфонде, они как раз сроком на твой отпуск. Там очень хорошо. Увидишь дом, где жил этот большой человек, хотя и не такой блестящий поэт, однако люди, знавшие его, говорят, что он был «явление». Ведь настоящая человечность, честность, мужество, чистота души — это тоже качества гения. Еще жива жена его, Мария Степановна. У меня есть от нее небольшой подарок— акварель Волошина, с ее надписью: «Милой О. С., горячей и колючей» и еще не помню что-то.

Там нам будет хорошо и уединенно. Комнаты, вернее коттеджи, отдельные. Пейзаж мне очень по душе — суровый, без зелени почти, но каких только цветов и оттенков не принимают скалы и камешки, которые выбрасывает море. Там могила Волошина, дорогу к которой знает местная собака Валет. Она проводила меня туда однажды, когда мне было очень тяжело и одиноко, я плакала всю дорогу, а собака бежала вперед, и, если я отставала, дожидалась меня. И на этой могиле я очень горячо помолилась о счастье и о «Ветре». Могила на вершине горы, на самом ветру. Это было место его последнего отдыха, где он делал привал, возвращаясь пешком из Феодосии домой. Мне хочется побывать с тобой там, где мне было и хорошо и тягостно от одиночества — правда, Сережа был со мной, но он все убегал, я его и не видела. Сейчас мы поедем вдвоем, Сережа будет уже учиться.

Правда ли это, что ты меня любишь? Возможно ли это?

По всем твоим делам: к Треневой, к Луговскому и к машинистке пойду завтра, т. е. в среду. Так договорились. Несколько смущает меня машинистка: не знаю, насколько она порядочный человек и можно ли давать ей твои стихи. Если бы в Москве была Мария Алексеевна, [151] которую ты у меня встречал, я отдала бы их ей без всякого смущения — ей можно доверять, она хорошая. Но она вернется только осенью. Если я не отдам стихи, — хоть бы посоветоваться раньше с тобой — ты рассердишься. Отдам — как бы не вышло неприятности. Я тебя немножко боюсь, ты ведь сердитый, но это тоже принадлежит к числу твоих достоинств. Со мной надо быть иногда сердитым.

Напиши мне, ты еще успеешь послать письмо до субботы, и если же оно придет позднее — не важно. Я тебя опять плохо проводила, заснула не вовремя, не покормила ужином. Хотела дать с собой бутерброды и забыла.

Я опять выпила больше, чем мне нужно. Я могу без вреда для себя и окружающих выпить не более 50 гр. водки, а я выпила около двухсот.

Но, надеюсь, я ничего плохого не делала.

Если ты меня любишь и хочешь любить — пусть ничего не стоит между нами, я принадлежу тебе со всем, что у меня есть, и даже Сережа тоже теперь принадлежит тебе. Его поразило то, что произошло, но сейчас он к этой мысли привык и, кажется, даже доволен. Относится к тебе с заботливой нежностью.

Целую тебя, родной мой, твоя

О. Н.

Сережа говорит: «Если бы это был Д. С. для меня это было бы большое несчастье. Я этого очень боялся». А к тебе он хорошо относится.